— А вот возьму и подам.
Карданов взглянул на Тоню. Такая обязательно полетит.
— Андрей Андреевич, а нам за Полярным кругом сколько командировочных платить будут — двадцать шесть или тридцать пять рублей? — неожиданно спросил Тюкин.
— Двадцать шесть.
— Почему же? По закону, тридцать пять положено.
— Мы под этот закон не попадаем.
— Ясно. Всё с нас да с нас, а когда же нам, братцы?
Тюкина никто не поддержал.
— Я вот, — опять начала Тоня, — после этого рейса, вероятно, квартиру получу…
Моторист Бабков захохотал:
— Фиг ты получишь. Таких, как ты, сотни тысяч.
— Нет, получу, — уверенно сказала Тоня. — Я на первой очереди стою. Десять метров комнату.
— Жди. Мои знакомые уже десять лет на очереди стоят.
— Бабков — скептик, — поддержал Тоню капитан. — Получите комнату. Не сомневайтесь. Сейчас в Ленинграде хорошо строят.
— Андрей Андреевич, а как мы через двадцать лет жить будем? — мечтательно спросила Тоня. — Мне хотелось бы быть знаменитой…
— Эка, куда хватила! Мысли-то у тебя генеральские, — засмеялся Пиварь.
— Да ты не понял, Степан Прокофьевич, — смутилась Тоня. — Не для себя знаменитой. Нет. Что-нибудь такое важное сделать, хорошее, для людей. Для всех. Понимаешь?
— Как будем жить через двадцать лет? — переспросил Карданов. — Что можно ответить на этот вопрос?.. Одно я твердо знаю: если не помешают, хорошо будем жить. Не будет войны — достигнем коммунизма.
— А что такое коммунизм? — спросил Володя Смирнов.
Лежавший в отдалении Шмелев насмешливо присвистнул:
— Не знает, а еще десятилетку окончил. Коммунизм — это когда работы не будет, денег не будет — останутся только отдых и развлечения.
— Коммунизм, — не обращая внимания на слова Шмелева, проговорил капитан, — это счастливые люди, Володя. Что нужно человеку? Счастье. Вот за него мы и боремся…
— Счастье-то разное бывает, — вздохнул Пиварь.
— Люди тогда будут честные, добрые, красивые, — горячо сказала Тоня. — Правда?
— Правда, — задумчиво согласился Карданов и замолчал.
Наступившую тишину нарушил Шмелев:
— А крылышки у людей при коммунизме не вырастут, как в раю, Андрей Андреевич?
Все увидели, как по лицу Геньки расползлась гнусненькая улыбка. Тюкин одобрительно загоготал. И снова наступила тишина. Карданов медлил, а Тоня с каким-то странным волнением ждала его ответа.
— Шмелев прав, ребята, — наконец проговорил Карданов. — Вырастут у людей крылья…
— У Шмелева не вырастут. Рожденный ползать летать не может, — прервал капитана Смирнов.
— А, птенчик открыл клюв. Все вы, Вовик, летать хотите, пока зелененькие, а понюхаете жизнь — и поползете на четвереньках в начальство, к сытой жизни. Что там говорить…
— Воображаю картину. «Святой Геннадий»! — вмешался Болтянский. — Все ползут к земным благам, а он стоит, скрестив руки на благородном сердце, лицо бледное от постоянного недоедания.
Карданов усмехнулся:
— Вы, Шмелев, привыкли других на свой аршин мерить и не скрываете этого.
— Вот это верно, Андрей Андреевич, — заторопился Шмелев. — Что верно, то верно. Ведь я такая же дрянь, как и все. Только другие доползли, а я не дополз. Когда учиться надо было, бумажку получать, я деньги лопатой греб, по бабам ходил, вот и не вышел, так сказать, в люди. Люди жрать хотят, а не коммунизм строить.
— Значит, не видать нам коммунизма как своих ушей?
— Нет, — хрипло отрезал Шмелев.
— Послушайте, Шмелев, вас выдает голос. — Все почувствовали, что Карданов волнуется. — Вы ведь не верите себе. Вы на что-то надеетесь. И я скажу, на что. На лучшее. Ведь вам не нравится ваша «жвачная» идеология? Сознайтесь, Шмелев, если хотите спорить честно. Не нравится? Ну?
— Допустим. Что из этого?
— А вот что из этого. Слушайте. Даже если все люди так же плохи, как вы, — это ваше утверждение, — то и тогда мы видим, что в душе у каждого есть мечта о хорошем. А мечты человека сбываются рано или поздно. Вот скажем, мечта о полете в космос. А кроме того, Шмелев, я вам должен по секрету сказать, что есть много замечательных людей. Вам страшно не повезло, что вы не встречали их.
— К сожалению, у нас вообще как-то больше плохое замечают, — сказал Пиварь.
— Да, плохое бросается в глаза, а хорошее не всегда разглядишь. Помню, был у нас на одном пароходе плотник. Вспыльчивый, взбалмошный старик. Всем он досаждал. Я этого старика терпеть не мог. Но вот случилось на судне несчастье. Погиб наш матрос. Его смыло за борт в Бискайе. Осталась семья. И, чтобы поставить эту семью на ноги, потребовалась большая сумма. Так что бы вы думали? Наш плотник годами собирал деньги на дачу. Мечтал уйти на пенсию и зажить «домовладельцем», а тут взял и отдал свои сбережения этой семье. Вот какое благородное движение души! И при ближайшем рассмотрении старик оказался отзывчивым, добрым и чутким человеком. Вот так.
— Все деньги отдал? — изумился Тюкин.
— Все.
— Ну и правильно сделал. Зачем ему, старому, деньги? Дачу в могилу не унесешь. Тоже мне героизм! — ухмыльнулся Шмелев.
— А ты бы дал? Скажи? Говори только правду! — выкрикнула Тоня.
— Почему не дать, — перебил Тюкин. — Смотря на какой срок, сколько денег, какой человек, сможет ли вернуть. А все деньги отдавать — это уже глупость. Мало ли что…
