После обеда Карданова сменил старпом. Он покосился на лоцмана, увидев на нем меховую шапку.
— Чего это вы лето пугаете? Валенки бы еще обули, — насмешливо заметил он, становясь к телеграфу.
— Голова не терпит холода после ранения, — сухо отозвался лоцман. — А валенки тоже иногда приходится надевать. Ночи бывают холодные. Там поближе к Беломорску.
На руле стоял Пиварь. Бархатов не любил его. Отдавая распоряжения, он всегда встречался с ироническим взглядом Пиваря. Пиварь был молчалив, дисциплинирован, но почему-то Бархатову казалось, что матрос смотрит на него с видом превосходства.
Несколько раз Бархатов пытался поймать Пиваря на каком-нибудь упущении. Не удалось! Определенно есть в нем что-то неприятное… И Бархатов чувствовал себя как-то неловко, когда оставался один на один с Пиварем.
Пиварь отлично стоял на руле. И мосты проходил Пиварь. В самые ответственные моменты капитан вызывал его на руль. Вот и сейчас он бессменно стоит на руле всю вахту. Бархатов не одобряет этого. К чему? Все должны стоять на руле хорошо. Не можешь — уходи. За работу ведь деньги платят. Старпом в раздражении ходил по мостику. Всё выдумки капитана!
Пиварю очень хотелось курить. Он утомился. Трудно отстоять четыре часа на руле, когда приходится проходить такие узкости. Он достал из кармана пачку «Беломора» и с наслаждением закурил.
— Бросьте папиросу! — вдруг услышал матрос резкий голос Бархатова.
Пиварь обернулся. Позади стоял старпом.
— Я, Вадим Евгеньевич, четыре часа уже без смены. Узкости проходим…
— Бросьте папиросу! На руле курить не полагается.
Пиварь с сердцем скомкал папиросу и ловко бросил ее в урну, стоявшую в углу рубки.
На мостик поднялся Федя Шестаков.
— Федя, подмени меня. Я покурю, — обрадовался Пиварь.
— Подменяться тоже надо с разрешения вахтенного помощника, — проворчал старпом.
Матрос молча передал руль Шестакову и вышел из рубки на мостик. За ним вышел Бархатов.
— Слушайте, Пиварь, — негромко проговорил он, — вы очень много себе позволяете. Не думайте, пожалуйста, что вы незаменимы на руле. Все мы заменимы, а вы всего-навсего матрас…
Пиварь ничего не ответил.
— Вы слышите меня, Пиварь? — прошипел старпом.
Пиварь угрюмо посмотрел на Бархатова:
— Слышу. И откуда у вас, советского штурмана, такое пренебрежение к людям, Вадим Евгеньевич? Нехорошо это…
— Вы, кажется, меня учить собираетесь. Дисциплины не любите… а я заставлю вас уважать судовую дисциплину. Словом «советский» не бросайтесь. Прошло время.
— Оказывается, не прошло. Барин вы советский, — разочарованно ответил матрос.
— Не забывайтесь, Пиварь, — повысил голос Бархатов. — Для того, чтобы судить других, надо самому быть на высоте. А вы кто? Летун, пьянчужка. Ваша трудовая книжка ведь у меня.
Пиварь угрожающе двинулся к старпому, глаза его недобро блеснули.
— А ты меня поил, пьяным видел? — переходя на «ты», выдохнул Пиварь. — Еще раз так назовешь — за борт выброшу, барин!
Бархатов усмехнулся:
— Вот, вот! От вас, кроме хулиганства, ждать больше нечего. Мои наблюдения подтверждаются. А за ваши сегодняшние выходки получите строгий выговор. Подам рапорт капитану. Еще что-нибудь отчубучите — сделаем вам «выкидонс». Вот так. Можете быть свободным. Ваша вахта кончилась.
На мостик поднимался Володя Смирнов.
Пиварь ссутулившись поплелся по трапу. И чего его дернуло вступать в пререкания с этим надутым индюком? Кто за язык дергал? Тем более, что старший прав. На руле курить нельзя? Нельзя. Разрешения на подмену надо спрашивать? Надо. Так чего полез? Дурак старый.
Внизу его встретил Генька Шмелев:
— Ну что? Съел? Слышал твой разговор с нашим «бархатным». Я под мостиком стоял. Вот тебе и слово дал! Пьешь не пьешь, а всё равно пьяницей считают. Так уж лучше… — Шмелев выразительно щелкнул пальцами по горлу.
— А… Пошли они все… — устало отмахнулся Пиварь. — Пойду-ка лучше покимарю. Руки накрутил, болят.
Смирнов встал на руль. Самоходка сначала шла ровно, потом рыскнула вправо. Лоцман, неподвижно стоявший у окна, зашевелился. «Ангара» сильно катилась вправо. Володя растерялся. Он быстро завращал штурвал. Самоходка остановилась и тотчас же ринулась влево.
— Что вы делаете. Дайте руль! — заорал Бархатов.
Он оттолкнул матроса от штурвала и стал выправлять судно. Под опытными руками старпома оно успокоилось. Теперь «Ангара» шла точно по створу. Бархатов отер лоб платком.
— Придется самому стоять, — обратился старпом к лоцману. — Набрали мальчишек, никто моря не видел… А ты, Смирнов, иди гальюны убирай, если на другое неспособен. Давай, давай, иди.
Расстроенный Володя ушел из рубки. Он так и знал! Ничего у него не выходит. Как что-нибудь посерьезнее, всё не ладится. Не получится, кажется, из него моряка. На палубе он столкнулся с Федей Шестаковым. Увидя бесцельно бредущего Володю, его убитый вид, боцман спросил:
— Ты чего это? Почему не в рубке?
— Да так… Ничего. Старший с руля снял. На повороте не вышло…
Боцман хлопнул Смирнова по плечу:
— Ладно. Не огорчайся. На вахте Андрея Андреевича я приду с тобой постоять. Выучу. Будешь как по нитке водить «Ангару».
— Ты понимаешь, Федя, — горячо заговорил Смирнов, — в озерах я стоял. Вроде хорошо, а тут как нарочно… Не вышло.
