Неугасимые зарницы - [19]

Павел Арсеньевич подбежал к Стелле, остановился:

— Доброе утро, Стелла! И ты бегаешь?

«Откуда он знает мое имя?» — удивилась Стелла.

— Нет, я не бегаю. Я вышла поймать траурницу.

— Траурницу?!

— Да. Траурницу. Это красивый мотылек, немного похожий на дневной павлиний глаз, на переливницу и на адмирала, но имеет другую окраску...

Стелла со знанием дела описала траурницу и еще с десяток бабочек, которые имеют что-то общее с траурницей, и по тому, как она говорила о них, Верес понял, что для девочки охота за мотыльками — не просто забава.

— А я бабочек совсем не знаю, — улыбнулся он. — Для меня все они одинаковые. А вот птицами я немного интересовался, пробовал когда-то собирать коллекцию яиц. Но после одной смешной и страшной истории бросил это занятие.

Верес снова улыбнулся и стал рассказывать, как он однажды загорелся желанием пополнить свою коллекцию яйцами аиста. Только подобрался к гнезду, выложенному из хвороста, только протянул руку, чтобы взять с еще теплого настила яйцо, как услышал над собой грозный клекот, и тут же две птицы упали на него, стали бить крыльями, раздирать клювами рубашку, кожу на спине...

В спортивной форме, разгоряченный от бега, Верес казался Стелле совсем молодым. «Разве может быть такой человек плохим?» — подумала она и сама не заметила, как спросила:

— А почему вы на сцене всегда играете плохих людей?

Павел Арсеньевич сразу стал серьезным.

— К сожалению, Стелла, и на сцене, и в жизни не всегда приходится играть ту роль, какую хотелось бы. Но любую, какая суждена, нужно играть хорошо... Ну, желаю тебе поймать красавицу траурницу, — улыбнулся он и опять побежал.

Стелла пошла домой, ей го не до бабочек. Она боялась, что снова начнется та жгучая боль, которая донимала ее всю ночь.

Необъяснимая тревога, предчувствие чего-то страшного, сознание своего одиночества пугали, однако Стелла не решилась беспокоить Клару Александровну — надеялась, что все пройдет само по себе. Но, открывая дверь своей квартиры, она вдруг почувствовала такую резкую, колючую боль в животе, дурманящая истома разлилась по всему телу.

— Ой, мама! — вскрикнула Стелла.

А дальше все было как во сне...

Чьи-то руки подняли ее с пола, положили на диван. Кто-то встревоженно охал. Потом пришел Верес, куда-то звонил по телефону. Клара Александровна одела ее во все чистое. Вскоре появились люди в белых халатах. «Врачи», — догадалась Стелла.

Верес сидел в «скорой помощи» около Стеллы, слушал, как она стонет, и не знал, чем ее утешить. Будто во время представления вдруг забыл необходимые слова, а роль выпала ему такая необычная, что первые попавшиеся слова для нее не годились...

Стеллу сразу же увезли в операционную.

— Ваша фамилия? — обратилась к Вересу молодая дежурная, склонившись над регистрационной тетрадью.

Верес назвал себя. Сестра с любопытством посмотрела на него и почтительно спросила:

— Имя дочери?

Верес хотел было сказать, чго Стелла не его дочь, но передумал: долго придется объяснять. Да и какое это имеет сейчас значение?..

Сестра, закончив писать, вышла. В приемную, будто случайно, стали забегать другие молодые девчата в белых халатах, рассматривали его. Но вот возвратилась дежурная сестра:

— Вас, товарищ Верес, просит к себе заведующий хирургическим отделением. Вот вам халат. Наденьте, пожалуйста.

На пожилого заведующего хирургическим отделением артист не произвел такого впечатления, как на молодых сестер. Заведующий по-деловому, суховато поздоровался, предложил сесть и сказал:

— Вашу дочь, товарищ Верес, готовят к операции. У нее, по всем признакам, острый аппендицит. Случай в хирургической практике ординарный, но вы же понимаете: операция есть операция, и нам нужно ваше согласие. — Он положил перед Вересом лист бумаги и авторучку: — Прошу...

Верес опять хотел было отказаться от приписанного ему отцовства, но, так же как и в приемной, снова подумал, что это не имеет никакого значения, что это всего лишь формальность и что всякие пояснения лишь могут послужить причиной к задержке операции. Не заметил, как рука вывела:

«На операцию даю согласие. П. Верес».

Заведующий спрятал лист в серую папку и решительно встал из-за стола:

— Операцию будем делать прямо сейчас.

Неосмотрительно взятая на себя ответственность только теперь ошеломила названого отца в полную силу. В глубоком замешательстве Верес вышел из кабинета, спустился на первый этаж, наугад направился к открытой двери и очутился в больничном саду.

Здесь было тихо и зелено. Сквозь густые кроны деревьев пробивались зеленые лучи. Несколько человек в зеленых халатах сидели на круглом зеленом парапете безводного фонтана. Даже тени, которые падали на садовые дорожки, тоже казались зелеными. Верес закрыл глаза: что за чертовщина — кругом сплошная зелень.

У него было такое состояние, какое бывает во время пробной репетиции, когда на сцене стоят еще чужие, из другого спектакля, декорации, и никто как следует не знает своей роли, и сама пьеса кажется жалкой бессмыслицей. Но остановить игру, отказаться от отягощающей роли уже нельзя. Поздно...

И вдруг он словно воочию увидел мать Стеллы: красивую, волевую.