Неспокойные воды Жавель - [40]

– И крепко,– с улыбкой заметил я.– Извините, что допекаю вас из-за этого тумака. Вы говорите, нельзя было, чтобы вас застали в этой комнате. Я прекрасно понимаю это, но… если бы вы ухлопали Демесси из пушки, как намеревались, это наделало бы шума, привлекло бы людей, и вам возможно, не удалось бы бежать, и тогда вас могли бы застать в этой комнате… на месте совершенного вами преступления.

– У меня был план. Несколько рискованный, но я готова была пойти на риск. Я сказала бы, что прогуливалась, что меня в этот дом затащили арабы и что я защищала себя от их домогательств.

– И это могло бы возыметь успех. С некоторых пор у нас склонны навешивать на этих североафриканцев кучу всяких вещей. Ну хорошо. Это так, к слову. Стало быть, вы вернулись сюда и так далее. Ваш муж, тот, который остался, ничего не заметил.

– Насколько я знаю, нет.

– Тем лучше для вас. Все это, однако, не объясняет мне, кто же убил Демесси. Поистине таинственное преступление.

Тем более таинственное, что к нему добавилось другое, на улице Доктора Финле, и вполне возможно, что совершено оно тем же самым лицом, но об этом я ничего не сказал Ванде Лоредан, вдове Демесси.

– Вы опять начинаете меня подозревать, да, месье Бюрма? У меня был подходящий мотив, было намерение, но, повторяю вам, я его не убивала.

– Ну что ж… Возможно, он был замешан в каких-то темных делишках и… Так, так… На основании того, что я знаю и что вы мне сейчас рассказали, можно, пожалуй, нарисовать такой портрет: он был травмирован известием о будущем отцовстве. Дела и так шли неблестяще. Малыш только усугублял это. К несчастью, случаю было угодно, чтобы вы встретились. А он и раньше-то был склонен изводиться из-за женщин. Возможно, потому, что носил в себе, в тайниках своей души скрытую, неосознанную рану, чувство неудовлетворенности с тех самых пор, как женился на вас без малейшей надежды претворить это в жизнь. Это не Обманутая на пороге комнаты новобрачных, а Покинутый на ступеньках мэрии. Я пытаюсь найти объяснение этому своим слабым умишком ударного детектива, своей головушкой, столько раз ударенной, может, я, конечно, и ошибаюсь, но не думаю. Однажды он сказал своим товарищам по цеху, нет, вернее, они так это восприняли: «У меня кое-что и получше есть, только я этим не пользуюсь», но теперь, в свете того, что мне стало известно, я вношу поправку: «У меня кое-что и получше было, только я не воспользовался», и каким странным тоном, говорят, он это сказал – да, очень странным! – тоном сожаления, невыносимого сожаления. И сожаление это отравило ему всю жизнь. Хотя он и сам этого толком не знал. Я не собираюсь его защищать. Я просто пытаюсь понять его. Он уже не любил свою жену. Я говорю не о вас, Ванда. Я говорю о… скажем, об Ортанс. Он уже не любил Ортанс, если согласиться с тем, что он вообще когда-нибудь ее любил; он публично сетовал, что она не красотка, хотя, может, и не изменял ей. Он довольствовался другим. Я знаю одну девушку, красивую девушку, соседку Демесси, у которой он стащил фотокарточку. Он ударился в иконографию, если можно так выразиться. Кстати…

Я рассказал о золотом футлярчике с бриллиантовой кнопкой.

– Но это же моя вещь! – воскликнула Ванда.– Каким образом…

– Он украл ее у вас и подарил этой девушке. Мудреный был тип. Если я приду к вам опять, я вам его принесу. Не типа, конечно. А футлярчик.

– О, пускай оставит у себя! – сказала она, неопределенно махнув рукой.

– Итак,– продолжал я,– Демесси терзали самые разнообразные чувства, его мучила неудовлетворенность, в особенности сексуальная. И вот ваши пути скрестились. Ваш вид, ваше возвращение в его жизнь делают его жалкую участь, как с точки зрения материальной, так и эмоциональной, еще невыносимее. И тут он совсем сбрендил. Вначале добрые чувства берут вверх. Он шантажирует вас, согласен, но с благородной целью: он откажется от аборта и будет растить ребенка, которого они ждут. Но из-за того, что видит он вас слишком часто, им все больше овладевает горячка. Он рассчитывает осуществить на деле ваш брак, причем в условиях, о которых вы мне рассказывали, чтобы отыграться за свою гнусную жизнь без надежды и цели, отыграться на вас за себя, за мерзкий вид стен на заводе, за мерзкий вид дома, где он живет, за все и ни за что,– словом, взять ничтожный реванш. Этот Демесси был вовсе не плохим парнем, когда я с ним познакомился незадолго перед тем, как мы все вместе отправились в мэрию – вы, он, я и хозяин того самого учреждения – ваш свидетель. Я выбрал его среди всех других бродяг, потому что он был симпатичным, казался уравновешенным, и я знал, что с… вознаграждением, которое ему причитается за это дело, он сумеет встать на ноги, вот почему я и впоследствии продолжал им интересоваться и следил за ним издалека. И он встал-таки на ноги, поднялся, но недостаточно высоко, несмотря на мою помощь, и в конечном счете я оказал ему плохую услугу, предложив вступить в этот фиктивный брак с такой красивой девушкой, как вы. Вы заронили в его сердце сожаление, которое отравило его, так как его психика не могла справиться с ним. Ладно. Вернемся к бистро и к арабской свалке; он, верно, узнал об этой гостинице от североафриканцев, которые работали с ним на «Ситроене». Он снимает там комнату и, говорят, лучшую. Причем для себя одного, что считается верхом роскоши. Но приходит он туда лишь изредка. А после того, как он бросил Ортанс – может, временно, а может, и навсегда,– он, должно быть, часами воображал себе, что вы с ним, дожидаясь того дня, когда он заставит вас прийти к нему туда. Жил-то он, наверно, где-нибудь в другом месте, не в такой убогой гостинице. На ваши деньги он очень хорошо оделся, можно даже сказать, шикарно; он бросил работу и целыми днями, верно, шатался или сидел в кино. А вид актрис вряд ли способствовал восстановлению равновесия в его душе. Таков портрет; таков этот человек. Не очень хороший, но бывают и хуже. Все это похоже на истину, и у меня нет причин для недовольства собой. Это вполне соответствует полученным мною сведениям. Но черт побери! Я же говорил о сомнительных делишках, в которых он мог быть замешан,– других объяснений тому, что его пустили в расход, попросту нет,– но не вижу, как их увязать со всем остальным, идет ли речь об ограблении вроде того, что было совершено недавно на перекрестке Вожирар-Конвент, или иных каких преступлениях.