Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России - [65]

, которая, по мнению областников, должна была расширяться с каждым годом. Необходимым условием было требование от имперских властей регионального самоуправления, сибирского университета и решения инородческого вопроса, которое направлялось через печать (не случайно печатный орган областников «Восточное обозрение» находился в столице) и циркулировало в формировавшемся публичном пространстве. Подобная форма публичности была способом легитимации областнических идей и включения сибирских «национальных» окраин в общественное пространство. Одним из инструментов публичности стала разработка сибиряками альтернативного сценария празднования трехсотлетнего юбилея присоединения Сибири[514], в котором областники попытались заявить об отсталости Сибири, ее нуждах и развитии: не обошли стороной пример Америки, считая процесс индустриализации Соединенных Штатов идеальным для успеха «сибирского эксперимента»[515]. Одним из итогов стала публикация ведущей работы Ядринцева «Сибирь как колония»[516], получившей небывалое распространение как в Сибири, так и в столичных научных и общественных кругах.

Вопрос о строительстве сибирской железной дороги значился одним из центральных для обсуждения в сибирской публичной сфере. Действительно, в качестве линии коммуникации, трансфера технологий и дискурсов железная дорога играла важную роль во внутренней саморегуляции Сибири второй половины XIX – начала ХХ века[517]. Являясь имперским проектом, транссибирская железная дорога одновременно «сокращала» имперское пространство, предоставляя возможности для развития мобильности, и расширяла границы сфер влияния на востоке империи. Между 1850‐ми и 1870‐ми годами вышло более ста выпусков газет, в которых обсуждалось строительство магистрали[518]. Изначально областники в лице Ядринцева высказывались однозначно негативно, считая, что железнодорожное сообщение послужит имперскому центру только в качестве механизма транспортировки ресурсов, однако в дальнейшем и Ядринцев, и Потанин описывали развитие железнодорожного сообщения в положительном ключе[519].

Несомненно, элементы просвещения и публичной сферы прослеживаются в деятельности сибирских областников: расширяя пространство публичного на окраины Российской империи, Ядринцев и Потанин представляли собой аналогов людей письмен, способных печатным словом и публичной речью сформировать общественные настроения в Сибири. Однако речь не идет о функционировании классической публичной сферы: слабое развитие капитализма в Сибири, отсутствие или зарождение публики, недостаток общественных институций, административный контроль, усилившийся после «Дела», а также негомогенность пространства говорят скорее о плебейском типе публичной сферы; из‐за узости тем и круга лиц такую активность можно назвать подпольной. Несмотря на попытки областников активизировать сибирское общество, это не привело не только к отделению Сибири от метрополии по примеру Североамериканских штатов, но и даже к зарождению революционной сибирской группы – в таком случае самоуправляющаяся (независимая) Сибирь, воображаемая сибиряками на страницах печати, являлась лишь миражом.

Изолированность и отсталость Сибири создавали условия региональной активности: зарождение общественной деятельности происходило заново, взяв в основу модели и опыт центра империи. «Сибирский тип», создаваемый областниками, представлял большую общность, которая могла быть достигнута благодаря просвещению[520]. Несмотря на неклассическое функционирование сибирской публичной сферы, данный концепт важен в качестве объяснительной модели роста и циркуляции знания через публицистику, газеты, литературные произведения, публичные выступления, организацию кружков, а также зарождения представления о Сибири как о колонии, обособленной от имперского пространства. Посредством публичной сферы происходил процесс просвещения местных жителей (прежде всего городских) и их постепенное вовлечение в трансформировавшиеся социально-политические реалии. Данная активность привела к географически локальной, но идейно глобальной трансформации механизмов публичности региональными сибирскими (областниками) и в том числе «инородческими» (национальными) интеллектуалами. Областничество существовало скорее как общий язык и комплекс проблем, нежели как политическая или общественная партия. Риторика социально-политической и культурной деятельности и «инородческий вопрос» в программе областников привлекали группы «инородцев» Сибири и находили отражение в активности киргизских (казахских), бурятских и якутских интеллектуальных деятелей периода кризиса и распада Российской империи[521], которые также заимствовали механизмы просвещения и публичной сферы для развития внутрирегиональной деятельности.

Н. М. ЯДРИНЦЕВ И Г. Н. ПОТАНИН: ОБЩЕСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ, ОБЛАСТНИЧЕСКАЯ ТЕНДЕНЦИЯ И ИНОРОДЧЕСКИЙ ВОПРОС В СИБИРИ

В общественном пространстве сибирские областники репрезентировались в качестве просветительного движения, призванного пробудить внутренние силы населения и «инородцев» Сибири[522]. Философия понималась ими как высшая форма народного самосознания, артикуляция которого принадлежала интеллектуалам. Приобщение сибирского населения к европейской культуре, науке, литературе и философии, согласно областникам, было основным механизмом духовного развития человека. Это являлось одним из аргументов, циркулировавших в сибирском дискурсе, – человек (группа, община, нация) независим в стремлении организовать собственную жизнь. Не случайно Потанин указывал, что «население всякой территории, особенно если она крупная, желает не только устранить недостатки своей общественной жизни, но и вообще быть само творцом собственной судьбы»