Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России - [195]

Для меня в данном случае важнее, что диалог между Усмановым и Навальным и внимание, которое он к себе привлек, можно считать объективными симптомами того состояния, в котором оказался российский политический дискурс за семнадцать лет (на тот момент) путинской власти. Перепалка на YouTube, которая в данном случае приобрела статус публичной дискуссии, привела к личному – по крайней мере виртуальному – столкновению между двумя политическими оппонентами в ситуации, когда те, кто наделен властью, обычно не стремятся просто говорить, потому что обладают исключительным правом действовать. В той мере, в какой такие дискуссии свидетельствуют о том, что элита вынуждена публично отвечать за свои действия, их, несомненно, следует приветствовать. Но с точки зрения как формы, так и содержания они лишь жалкая пародия на оживленный обмен мнениями, который предполагают традиционные публичные дебаты. Такой формат позволил одной стороне уклониться от ответа на обвинения другой, опровергать эти обвинения стало необязательно, а все напряжение, которое создается в таких дискуссиях за счет эффекта присутствия, сошло на нет. И в словах Явлинского об отсутствии более обширных институтов гражданского общества есть доля истины. Из-за их отсутствия возникает сомнение, что социальное может преобразоваться в гражданское, а затем и в политическое, но все же дискуссия в интернете лучше, чем отсутствие таковой. Кроме того, в плане содержания можно сказать, что обмен видеороликами не так уж далек от дебатов «вживую», которые в эпоху телевидения тоже могут восприниматься как «пиар-шоу», если воспользоваться выражением Явлинского. И, в конце концов, все эти недостатки объясняются скорее не ограниченными возможностями самого канала, а тем, каким образом он используется, равно как и тем, что публичная дискуссия в России всегда носила весьма условный характер[1491]. В то же время посты Навального оказались более успешными в другом отношении – они побудили его сторонников к действиям и к участию в публичных демонстрациях. Почти все посты Навального – и сами видеоролики, и прикрепленные к ним комментарии – содержали призывы принять участие в акциях протеста на День России и склонить к тому же других. Несмотря на то что несанкционированные протесты запрещены федеральным законодательством, 12 июня около 50–98 тысяч граждан в 154 российских городах вышли на улицы – среди них было много тех, для кого интернет является естественной средой обитания и основным, если не единственным источником информации[1492]. Учитывая, что Навальному доступ к популярным СМИ, по сути, закрыт, логично предположить, что разоблачения Медведева, Усманова и других высших чиновников, которых Навальный обвинил в коррупции, сыграли ключевую роль в организации массовых протестов. Поэтому правильнее было бы сказать не то, что в России отсутствует публичная сфера или «суд общественного мнения», а что за почти двадцать лет путинского режима официальный политический дискурс в России испытывает все большее давление со стороны другой, сетевой публичной сферы, которая предоставляет гражданам альтернативные каналы и язык для восприятия, отображения и критики окружающих их реалий. Интернет и социальные сети сделали расстановку сил в дискуссии менее однозначной: слова приобрели больший вес за счет влиятельности социальных медиа, которые, будучи изначально средством частной коммуникации, дали возможность распространять информацию и воздействовать на общественное мнение. На риторическом уровне это воздействие проявляется в форме нового языка публичной критики, изобилующего мемами и создающего альтернативу традиционному делению на «официальный» и «неофициальный» дискурс. Как видно из рассмотренного случая, контролировать эту альтернативную среду властям удается с переменным успехом, поэтому они все чаще прибегают к законодательным мерам, чтобы ограничить свободу высказывания в Сети (о чем свидетельствует закон, который был принят в марте 2019 года, запрещающий выражать в интернете «неуважение к власти»). Если это действительно так, то борьба будет происходить прежде всего между, с одной стороны, распространением, утверждением и все большей влиятельностью политических дискуссий в интернете, что объясняется демографическими факторами, и, с другой стороны, попытками существующих государственных институтов контролировать, сдерживать и как-то ограничивать свободные и открытые дебаты в Сети[1493].

Перевод с англ. Татьяны Пирусской

Эллен Руттен [1494] Несовершенство и публичная сфера: Эпилог [1495]

Сборник «Несовершенная публичная сфера» – это не просто диалог с мышлением Хабермаса и его оппонентов. Авторы сборника предлагают коллективный взгляд на русскую историю через призму публичности и публичной речи. Их анализ помогает понять, как работали и работают в русскоязычных сообществах различные формы дебатов, полемики, творческих проектов, пропаганды, а также контроля и насилия со стороны различных социальных сил, от государственных до радикально оппозиционных.

Польза такого взгляда на историю давно известна русскоязычным исследователям: Хабермаса охотно переводят и читают на русском еще с конца 1990‐х, а в русскоязычном научном дискурсе его идеи встречаются в монографиях, сборниках и учебниках самых разных дисциплин, включая право, социологию, политологию, историографию и исследования медиа (в качестве особенно плодотворного примера уже была упомянута недавно изданная история публичных дебатов под редакцией Николая Вахтина и Бориса Фирсова)