Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России - [182]

.

В этом контексте «Право голоса» ставит перед собой важную задачу разобраться, насколько такое восприятие Запада справедливо, чем оно обусловлено, какие могут быть ему альтернативы и т. д. Проблема, однако, в том, что с самого начала определение основному понятию не дается: что значит «духовность» или «бездуховность»? От какой понятийной сетки мы отталкиваемся? В рамках какого языка рассуждаем? Поэтому участники могут до хрипоты спорить о том, духовен Запад или бездуховен, но им будет очень трудно артикулировать различия продуктивным образом именно потому, что понятийные предпосылки разных точек зрения изначально не проговариваются. Так, не оговаривается, что в студии сталкиваются две традиции мысли: либерально-демократическая (для которой «духовность» нации является синонимом ее культурного наследия) и консервативная (для которой «духовность» является синонимом религиозности и антонимом прагматизму). Это совершенно разные системы координат, и для того, чтобы соединить их в едином коммуникативном пространстве, нужно задать обобщающие параметры рассуждения. Вернее, показать, где именно проходят границы разных языков и как через эти границы можно переходить. Иначе оппоненты будут отрицать право альтернативной трактовки на существование. Так, один из участников выпуска «Бездуховный Запад» воскликнул, реагируя на аргумент своего оппонента: «Под духовностью [у вас] понимается [Х] – все это не имеет отношения к реальности!» Действительно, преобладающим и скорее фоновым, чем осознанно артикулируемым пониманием духовности в этом выпуске «Права голоса» было представление о духовности как моральности в значении религиозности (ориентации на веру и верность идеалам). Такое понимание свойственно консервативной традиции, но совершенно несвойственно либеральной, изнутри которой, впрочем, аргументы также подавались без прояснения понятия. В шуме всеобщего речевого потока духовности противопоставлялся прагматизм и инстинкт. Далее спорящие доказывали, действительно ли Запад прагматичен/руководствуется примитивными инстинктами или нет. Но если бы значения понятий были эксплицированы, например, духовность определилась бы как культурное наследие нации, то дискуссия могла бы включать в себя вопросы о ценностях культурного самосознания на Западе, о значении культуры и формах культурного самоопределения, о том, насколько хорошо мы знаем западную культуру и насколько она интегрирована в наше собственное культурное пространство. Однако весь этот семантический пласт значений был совершенно изъят из разговора только потому, что один из участников изначально задал весьма узкую и спорную оппозицию: религиозность (духовность) vs прагматизм (бездуховность), которая и определяла «безвыходность» дискуссии.

Далее участники могли вступать в борьбу фактов по поводу автоматически вброшенной оценочной предпосылки. Например, в реплики участников в общем шуме встраивается эмоционально окрашенная ремарка ведущего о том, что «при всем уважении к либеральной культуре, лоббирование (в контексте разговора: легитимация. – Т. В.) гомосексуализма – это аморально и неуважительно к окружающим». Далее стороны вступают в борьбу фактов: одни утверждают, что в Америке легализованы однополые браки (аргумент за бездуховность Запада), другие утверждают, что, напротив, в Америке известны многочисленные случаи протестов против однополых браков (аргумент за духовность Запада). Ни те ни другие не успевают поставить под вопрос вброшенную ведущим предпосылку и спросить: а почему, собственно, легитимация гомосексуальности неуважительна к окружающим? Таким образом, телезрители погружаются в атмосферу экспрессивного герметичного антагонизма с достаточно предсказуемым набором переменных.

Неожиданно продуктивной в плане различения языков получилась, однако, дискуссия либеральных спикеров с председателем Синодального отдела по взаимодействию Церкви и общества Московского патриархата, членом Общественной палаты Российской Федерации о. Всеволодом Чаплиным («Право знать!», выпуск от 22.11.2014[1415]). О. Чаплин известен своей общественной деятельностью, антизападными антилиберальными пророссийскими настроениями, приверженностью прогосударственной идеологии и провокационными высказываниями. Дискуссия получилась достаточно продуктивной за счет того, что спор выстраивался на отчетливой границе двух языков – либерально-демократического и консервативно-ортодоксального и критика не столько целилась показать несостоятельность мнения оппонента, сколько выявляла условность предпосылок суждения. Основные направления дискуссии строились вокруг принятой незадолго до выпуска передачи «Декларации русской идентичности». Документ был принят 11 ноября 2014 года по итогам заседания XVIII Всемирного русского народного собора, посвященного теме «Единство истории, единство народа, единство России». Он начинается с признания: «Очевидно, что общее российское гражданство, объединяющее на протяжении долгих веков представителей самых разных народов, не упразднило многонациональный состав нашего государства. Граждане России могут быть русскими, карелами, татарами, аварцами или бурятами, в то время как русские могут быть гражданами России, США, Австралии, Румынии или Казахстана. Национальные и гражданские общности существуют в разных феноменологических плоскостях»