Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России - [180]

Снижение чувствительности к ненормативной или просторечной лексике также является особенностью эфирного общения наших публичных медиадебатов. Этот экспрессивный стиль во многом легитимирован сегодня главой государства, его собственным («народным», фольклорным, жаргонным) стилем политического самовыражения. Нормы российских публичных медиадебатов и формируемые ими медиаидентичности в этом смысле воспроизводят нормы официальной политической риторики, в которой идейный оппонент имеет невысокое значение[1407]. Так, в статье «Телевидение понижающего стандарта» Зверева говорит о том, что в «отечественной медиакультуре сложилась закрытая система производства, распространения и оценки телевизионных программ». С одной стороны, производители телевизионных продуктов ориентируются на невзыскательную аудиторию. С другой стороны, они же и формируют вкусы массового зрителя, не утруждая себя тем, чтобы культивировать в телеаудитории более высокие (интеллектуальные, этические, визуальные) потребности. Общественная культура не вырабатывает иные критерии оценки телевизионных телепередач, кроме «успешности», под которой понимается «продаваемость» медийного продукта, популярного у интеллектуально непритязательного массового зрителя: «От производителей телевизионных программ в приватной беседе можно услышать, что сами они практически не смотрят телевизор и выпускают свою продукцию „для народа“, „для них“, „для людей другого сорта“, чьи вкусы, безусловно, невзыскательны, а интересы большей частью низменны и тривиальны». Эта ситуация усугубляется тем, что российские интеллектуалы спешат отказаться от сопричастности российскому «массовому» телевидению, таким образом блокируя возможность критических оценок массовой телеиндустрии и развития более взыскательных потребностей аудитории. Так происходит «постоянный, но… не отрефлексированный процесс приучения зрителей к понижающему стандарту»[1408].

Для иллюстрации давайте обратимся к выпуску «Права знать!», на который был приглашен председатель партии ЛДПР Владимир Жириновский (24.05.2014). На этом примере мы увидим, что такой, как сказано в аннотации к телепередаче, «хард-ток» не всегда срабатывает на аргументацию и «эпицентр горячего спора» не всегда развивается вокруг дебатируемой темы. В политическом ландшафте России последних десятилетий Жириновский известен как скандальная фигура, которая завоевывает аудиторию провокационным поведением, имперско-милитаристскими амбициями, оскорбительной ненормативной лексикой, яркими или коннотативно нагруженными костюмами[1409] и т. д. Он становится многократным фигурантом судебных дел, по которым обвиняется в националистических, шовинистических высказываниях, экстремистских призывах, фашизме, оскорблении личности, публичных драках, его психическое здоровье нередко вызывало сомнение у коллег и т. д. Мы не оцениваем в данном случае его личность и политическое амплуа, однако, будучи приглашенным на передачу, которая позиционирует себя как политическое ток-шоу по общественно значимым вопросам, он продолжает быть тем, кем себя декларирует. При этом зритель, настроенный на серьезные политические дебаты, оказывается в некоторой растерянности: должны ли мы отнестись к разговору всерьез или продолжать воспринимать политика как шоумена? Этой растерянности способствует и сам формат публичной дискуссии. Ведущий и приглашенные оппоненты хорошо знают фигуру Жириновского и не скрывают своего ироничного отношения к политику как к самореферентному шоумену с парадоксальным, по словам одного из участников, «наполеоновским» стилем самовыражения. Вместе с тем обсуждаемые вопросы касались среди прочего войны в Украине и участия России в международных переговорах. Первый ряд вопросов крайне травматичен для российского и украинского общества, второй обязывает к ответственности в плане международной репутации. Очевидно, ни тот ни другой не может обсуждаться спикером-шоуменом в достойной степени серьезности (политической аргументированности), хотя «градус дискуссии», как заявлено в аннотации к телепередаче, действительно «поднимается».

В такой диспозиции жанр политических дебатов соскальзывает в infotainment (информативное развлечение). «Общественно-политическое ток-шоу» оказывается куда ближе к шоу, чем к критическому обсуждению общественно значимых вопросов[1410]. При этом «Право знать!» и «Право голоса» были практически единственными передачами российского телевидения первой половины 2010‐х, где предполагалась антагонистическая борьба мнений. О том, что речь идет о действительно серьезных вопросах, свидетельствует острая и даже отчасти болезненная реакция оппонентов и самого ведущего на замечания иностранных коллег. Например, на вопрос чешского журналиста Ирже Юста, как в контексте современного демократического мира и после всемирного успеха сочинской Олимпиады оказалась возможна аннексия Крыма, в его адрес последовала прервавшая дискуссию довольно однозначная по тону оговорка ведущего о том, что «Мы (россияне. – Т. В.) не считаем Крым аннексией». Что сразу же выявило границы полемического формата телепередачи, потому что спорная точка зрения была эксплицирована как самоочевидная предпосылка всех дальнейших возможных рассуждений. Участвовавший в передаче на этот раз в качестве приглашенного оппонента Роман Бабаян обратил к Юсту встречный упрек в том, что Чехия не ценит российскую помощь на деле. Развязавшаяся дискуссия надолго оставила в стороне Жириновского, поскольку касалась более болезненных вопросов, чем те, что можно было всерьез обсуждать с ним. С другой стороны, эта дискуссия эксплицировала куда более консенсуальный характер спора с российской стороны на фоне возникших фигур альтернативного западного «фронта», нежели предполагалось полемическим форматом телепередачи