Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России - [123]
Первая публикация и дальнейший отказ местной газеты побудили начинающего автора собрать несколько текстов, включая новый отклик на пьесу Михаила Шатрова «Дальше… дальше… дальше!» (вызвавшую резко критические статьи в «Правде» и «Советской России»[986]), и направить их в центральные газеты – в «Советскую Россию», «Правду» и «Советскую культуру». Валентин Чикин, близкий Лигачеву редактор «Советской России», вероятно, переслал письма в Секретариат ЦК. Получение писем и одобрение их публикации Лигачевым не имеют документального подтверждения, а свидетельства участников расходятся. Лигачев отрицает знакомство с текстом до выхода в свет, остальные участники утверждают обратное[987]. По всей видимости, Лигачев как минимум одобрил инициативу Чикина подготовить большую статью на основе заметок и потом отрицал этот факт, оказавшись в удачной ловушке, подстроенной Горбачевым. В ходе двух заседаний Политбюро в марте 1988 года, когда письмо уже было объявлено манифестом антиперестроечных сил, Горбачев сделал центральным вопрос о подлинном авторстве и заказчике письма и намеренно оставил вопрос о заказчике открытым, давая Лигачеву возможность говорить о том, что с его стороны речь шла не о противодействии курсу, а только о частном мнении. Это снимало необходимость немедленной отставки «за раскол партии», при этом лишало Лигачева будущей политической позиции в вопросе, который, казалось бы, действительно затрагивал и его принципы[988].
По свидетельству Чикина, в ответ на его звонок с предложением отредактировать присланные в редакцию тексты Андреева болезненно отнеслась к идее компиляции без ее участия и сама подготовила статью для итоговой правки. Опытный журналист Владимир Денисов был оперативно командирован в Ленинград для шлифовки итогового варианта[989]. Целью редактуры было снизить резкость тона (по словам Андреевой, был добавлен фрагмент с осуждением репрессий; явный антисемитизм высказываний о Троцком был, вероятно, дополнен формулами интернационализма), а также усилить личную интонацию, чтобы подчеркнуть жанровую принадлежность «письма в редакцию». Постоянным собеседником и возможным соавтором мог быть также муж Нины Андреевой – специалист по истории советской социологии 1920‐х годов Владимир Клушин. Забегая вперед, мы можем ответить на вопрос, поставленный Горбачевым через две недели после публикации: «Кто „водил пером“ Андреевой?» Подходящий аргумент был следующим: казалось очевидным, что обычный преподаватель химии в вузе не мог знать имени живущего в эмиграции Суварина, осуждать Троцкого, цитировать Черчилля, иметь доступ к спецхрану и одновременно быть сталинистом. Однако муж и соратник Андреевой, безусловно, мог иметь доступ к архивам, предоставить супруге такую информацию, о чем свидетельствуют более поздние публикации Клушина[990]. А дальнейшая биография Андреевой свидетельствует, что ее сталинизм, личные политические амбиции и вкус к анализу текущего момента были вполне аутентичными. Таким образом, помимо автора на содержание и форму письма оказали влияние несколько человек: Александр Проханов, Владимир Клушин, Владимир Денисов, Валентин Чикин и, вероятно, Егор Лигачев. Однако, несмотря на эти разнообразные влияния, содержательно и стилистически Нина Андреева была автором в том же смысле, в каком им остается автор научной статьи, прошедшей редакторскую правку. Пройдя несколько фильтров редактуры, письмо было опубликовано 13 марта 1988 года в газете «Советская Россия» в рубрике «Полемика»[991].
Текст письма нес два очень разных по жанру сообщения – письмо в редакцию и критическую корректировку курса партии. Как показывает Катриона Келли, советский жанр «письмо читателя» возник через трансфер американо-британского канона[992]. Жанр был адаптирован к политике СССР середины 1920‐х годов при посредничестве Платона Керженцева через систему рабкоров. Впоследствии формат был закреплен в серии пособий «Как писать в газету» и в инструкциях редколлегиям. Важной особенностью советского жанра была обязательная корректура письма редакцией, как бы очищающая жанр от стилистических отклонений, что также обеспечивало контроль над этой критикой снизу[993]. Характерно, что редактор «Советской России» старался скорее усилить личную интонацию, а Андреева делала акцент на доктринальный характер текста. Это нашло анекдотическое выражение в добавлении Денисовым ложных «бытовых» подробностей о прогулках Андреевой, в ходе которых они со студентами любовались статуями в Петергофе (статуи зимой полностью закрывались), чтобы подчеркнуть частный характер письма. При этом письмо читателя в редакцию могло обличать отдельные нарушения местного руководства и апеллировать к высшему руководству за помощью в восстановлении порядка, а также просить разъяснений по сложным доктринальным вопросам. Письмо читателя не могло выражать претензию на коррекцию курса партии в целом или указывать на ошибки руководителя партии. Келли приводит фрагмент рассказа Бабеля, в котором читатель в исповедальном письме в газету «ликовал и подстерегал, ликуя, таинственную кривую ленинской прямой»
