Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России - [122]

веру Горбачева и его советников в то, что проводимая ими политика будет эффективной, а также ленинской[976]. Михаил Горбачев убеждал соратников в универсальной пользе нового метода: «Я считаю, что нужно тайное голосование сверху донизу, вплоть до выборов генерального секретаря. Принцип должен быть один всюду. Только так мы заложим механизм саморегулирующегося партстроительства»[977]. Это не было просто риторикой. Гласное обсуждение во вторую половину перестройки становится способом принятия решений, а выборы – новой кадровой политикой. Даже закон о государственном предприятии с января 1988 года вводил выборность руководителей и управленческого звена крупных предприятий, что напоминает ранние эксперименты в Красной Армии. Осознание утопичности решения пришло через два года, и положение о выборности было отменено[978]. Курс демократизации в политике и децентрализации в экономике казался очевидным многим внутри аппарата КПСС, включая тех, кто позже обвинял Горбачева и Яковлева в измене[979]. Критику и желание дистанцироваться в сотнях интервью и мемуаров вызывали последствия одобряемого в целом курса демократизации и вопрос о конкретных мерах.

Общей проблемой позднесоветской элиты было осознание необходимости каких-то перемен и слабое представление о конкретных возможностях изменения сложившегося уклада. Сциентистский официальный дискурс создавал у высшего руководства и части интеллигенции иллюзию, что, отказавшись от «догматизма» или цензуры, специалисты быстро придут к оптимальному и научно обоснованному курсу реформ. Первым значительным вопросом, вызвавшим технический раскол в Политбюро, стал новый этап политической реформы, задуманный Горбачевым без полноценного обсуждения с большей частью соратников. Оказалось, что ни Горбачев и его более либеральные соратники, ни более консервативное большинство Политбюро не могут всерьез обсуждать политический курс.

Ставки в Политбюро весной 1988 года

Итак, весной 1988 года происходила техническая подготовка радикальной политической реформы, разработанной лично Горбачевым, Яковлевым и небольшой группой советников, работавших на спецдаче в Волынском-2[980]. Эта рабочая группа не включала большинство членов Политбюро и лично Егора Лигачева, занимавшего второе место в иерархии. После первых трех лет перестройки в коалиции реформаторов внутри Политбюро обозначился неявный конфликт по вопросу дальнейшей стратегии – делать ставку на дисциплинарные меры и ручное управление в сочетании с хозрасчетом и гласностью как инструментом давления на бюрократию снизу (линия Лигачева) или экспериментировать с новыми решениями, включая бóльшую свободу предприятий, выборы и отказ от монополии аппарата КПСС и госплана на власть (линия Яковлева и Рыжкова). Во втором случае гласность использовалась для критики сложившейся системы в целом. Дисциплинарные меры типа госприемки и облав ОБХСС не сработали, а морализаторство Лигачева дало обратные результаты: антиалкогольная кампания вызвала массовое неприятие, контрабанду и привела к тяжелым потерям бюджета. Ручное управление в исполнении Лигачева вызывало растущее раздражение Яковлева, курировавшего идеологию, Рыжкова, отвечавшего за экономическую политику, Ельцина в Москве и других членов команды. Память о смещении Хрущева задавала Горбачеву горизонт восприятия опасностей – главной угрозой ему казалось Политбюро, которое могло выступить против лидера[981]. Утверждение активом партии нового проекта демократизации было приоритетом Горбачева в этот период и не было заведомо решенным вопросом.

Подходя к своим мартовским идам, инициатор перестройки был готов к бою с теми, кто внутри будет сопротивляться изменениям. Орудием боя была выбрана гласность в сочетании с демократическим централизмом. На Х съезде РКП(б) в 1921 году руководство партии приняло решение о том, что в случае конфликта между политическим единством и свободной дискуссией необходимо отдавать приоритет единству. Решение было зафиксировано в наборе формулировок, которые просуществовали в редакциях Устава вплоть до перестройки[982]. В 1988 году Михаил Горбачев и члены Политбюро были убеждены, что выбирать между дискуссией и единством необязательно. Возвращение к «ленинским нормам» выглядело смелым, но не безрассудным шагом. Как емко сформулировал Лев Зайков, ненадолго сменивший на посту первого секретаря МГК КПСС строптивого Ельцина, в ходе обсуждения письма Андреевой, «нам нужно единство, которое не исключает дискуссии, но без упрямства, а для выработки общего мнения»[983].

АВТОР И ЕГО ЗАМЫСЕЛ: ЧТО ХОТЕЛА СКАЗАТЬ НИНА АНДРЕЕВА?

В конце 1987 года Нина Андреева, преподаватель химии Ленинградского технологического института, написала и опубликовала полемическую заметку «Воспоминания о будущем» в ответ на интервью писателя Александра Проханова в газете «Ленинградский рабочий»[984]. Читательница соглашалась с ключевыми мыслями Проханова о важности Сталина как строителя мощной империи, ведущей роли классового подхода и авангардной роли русского народа как «старшего брата» в СССР. Однако Андреева оспорила