Несобранная проза - [13]

– Может ли это быть? – спросил я, – ведь, не пытают же в этом батальоне? Как же можно из какого-то страха лишать себя жизни?

– Конечно, не пытают, а вот, случился такой случай. Иногда, ведь бывает, что из-за карточных долгов стреляются.

– Да, но там вопрос чести, хотя бы ложно понятой, а тут все дело в самолюбии, да и то самом примитивном.

– Ах, самолюбие… Вы не можете себе представить, как оно иногда вредит.

– Да, вредит оно часто и почти всегда уменьшает человеческое счастье.

Лицо фединого товарища на минуту затуманилось, будто он вспомнил еще какой-нибудь случай из жизни, но он ничего не поспел сказать, потому что в эту минуту вошел уже умывшийся Штоль.

– Ну, Андрюша, едем! Ехать, так ехать.

VII.

VIII.

Я долгое время не видел Федора Николаевича и, вообще, не приходил с ним в близкое соприкосновение, а сама судьба так устроила, что время от времени до меня доходили о нем вести, или он сам выплывал на поверхность житейского моря, как будто специально для того, чтобы я мог проследить какую-то целесообразность в его жизни, богатой приключениями.

В первые дни эти сведения доставляла Тамара Панкратьевна, причем сама, будучи женщиной не лишенной фантазии, окрашивала эти рассказы в какие-то гиперболические колера. По ее словам, Штоль из-под ареста бежал как-то очень романтично, чуть ли не на связанных простынях, опять был водворен туда же, успев в промежуток между арестами поссориться не только со всеми своими родными, но и с круглолицым другом. Так как, кроме того, он пьянствовал и дебоширил, то не оставалось почти никакой надежды на то, чтобы он остался в полку, к которому был прикомандирован.

Слухи о нефтяных землях Федя усиленно поддерживал, и Тамара Панкратьевна даже как-то этому верила. Не обладая подобным доверием, я только удивлялся, зачем человек так сам себя топит. Но вскоре эти сведения прекратились, так как Тамара Панкратьевна сама куда-то пропала.

В эту зиму я должен был съездить в Москву. Первое знакомое лицо, которое я встретил, подъезжая к гостинице, была как раз госпожа Сырцова. Она выходила одна из подъезда той же гостиницы и слегка задержалась, торгуя извозчика.

– Боже мой! Кого я вижу! – воскликнула она. – Как вы сюда попали?

– Я-то попал самым естественным образом, а вот вы, Тамара Панкратьевна, пропали совсем с нашего горизонта, как дым от лица огня.

– Ах, это целая история! – сказала она, садясь на извозчика и, уже отъехав сажени три, обернулась и закричала: – я, ведь, здесь со Штолем… помните Федю Фанфарона?

Еще бы мне его не помнить! Хотя, конечно, постоянно в уме я его не держал, но и не выпускал из памяти. Случаю было угодно поселить моих знакомых не только в одной со мною гостинице, но даже и в том же коридоре. Гостиница эта, имевшая прежде репутацию одной из первых в Москве, теперь была сплошь населена авантюристами, аферистами и всякого рода прожектерами, а верхний этаж был отведен под приезжих нестрогих дам высшей марки, что, конечно, если имеет удобства, то слишком специальные. Я уже и сам был не рад, что остановился в этом учреждении, видя, как изменилось она за 6 лет моего отсутствия, но соседство Тамары Панкратьевны, а особенно Штоля, обещало дать мне такую интересную пищу для наблюдений и соображений, что с лихвою покрывало разные другие неудобства.

Штоля я нашел в читальне, где он ожидал Тамару Панкратьевну, чтобы спуститься вниз к обеду. Был он еще в офицерской форме, но по опухшему, растерянному лицу было видно, что рассказы Тамары Панкратьевна были уже не так преувеличены. Он стоял, низко наклонившись над столом, на котором был развернут широкий газетный лист. Не знаю почему, но его поза и особенно светлые волосы, ровно подбритые по американской моде у затылка, пробудили во мне нежную жалость, и подпоручик Штоль показался мне совсем маленьким, заброшенным ребенком, которого может обидеть всякий. Я его не особенно расспрашивал потому, что на первые мои вопросы отвечал он уклончиво и все сводил разговор на пустяки, а, в конце концов, раскричался на читального мальчика и управляющего, зачем из зала унесли иллюстрированный номер английского журнала. Номер этот оказался у него же в комнате; тогда Федор Николаевич стал рассуждать на ту тему, что как, мол, нехорошо и нетактично со стороны администрации гостиницы не позволять уносить газеты каждому жильцу.

«Ну, думаю, милый друг, не очень-то ты изменился», и пошел, было, обедать, но Штоль стал меня уговаривать, чтобы я пообедал с ними и подождал Тамару Панкратьевну.

Я согласился, но потом несколько пожалел, потому что, очевидно, между ними были какие-то нелады: дама была нервна и, казалось, не то только что плакала, не то собиралась заплакать, а Федя Штоль грубил, придирался к лакеям и всячески фанфаронил. В конце концов, подписал счет, уверяя, что завтра получит от тамбовского управляюшего деньги. Пропустив вперед Тамару, я взял тихонько Штоля за локоть и спросил:

– У вас вышли все деньги, Федор Николаевич, что вы счета подписываете?

– Да, представьте, какой случай! Но мне завтра непременно пришлют из Тамбова.

– Ну, вот, и прекрасно… А то я хотел вам предложить занять у меня немного.