Мисс Вуд каждую среду получала письма из Англии; потом письма стали приходить через две недели, потом еще реже. Все думали, что у англичанки остался на родине жених, но так как он был далеко и ничем, кроме писем, себя не проявлял, то смотрели на это спокойно, слегка улыбаясь только на волнение гувернантки. Очевидно, ее роман на расстоянии шел не очень удачно, потому что с каждым новым письмом мисс делалась все более и более печальною.
Она осталась в столовой после завтрака, чтобы прочесть очередное послание, словно не могла дождаться, когда уйдет в свою комнату с окном в стену. Вероятно, новости были еще менее утешительными, чем всегда, так как мисс долго сидела, вся красная, похлопывая конвертом по столу.
– Ну, что, мисс, как дела? – спросила Катя, входя в комнату. Англичанка молча посмотрела на вошедшую. Наконец, произнесла упавшим голосом:
– О каких делах вы спрашиваете, дорогая Катя?
– Вы сами знаете, мисс, о каких. О сердечных, конечно.
– Сердечных? – переспросила англичанка, словно ничего не понимая.
– Ну, полноте, мисс, я – не маленькая и все понимаю. И потом это же всем известно, что у вас в Англии остался друг, ну, скажем, жених, от которого вы и получаете эти письма!
Англичанка ничего не ответила, и Катя, думая, что та обиделась, подсела к ней и начала вполголоса.
– Тут нечего стыдиться и нечего особенно скрываться, это так естественно и потом, раз ваш друг живет в Лондоне, или, – там я не знаю, – в Ливерпуле, это папы и мамы нисколько не касается. Вот что его письма вас расстрагивают, это уже значительно хуже.
Наконец, мисс Вуд заговорила:
– Боже мой, Катя, какая вы безумная девушка! Вы ужасная выдумщица! я не думаю, чтобы ваши родители разделяли эти же фантазии, – все это вы сейчас взяли из головы. Какой Ливерпуль, какой жених?
– Такой, как обыкновенно бывает, от которого получают письма.
– Я получаю письма от брата.
– От двоюродного?
– Нет, к несчастью, от родного.
Конечно, девушка не поверила англичанке, но, видя, что та не склонна к признаниям, заметила только:
– Ну, от брата, так от брата, мне-то, в сущности, никакого дела нет до этого. Я только не предполагала, что вы – такая скрытная, такая недобрая!
Потом этот разговор, повидимому, позабылся, но оказалось, что мисс Вуд все время о нем помнила, потому что однажды, когда уже пора было идти ко сну, все простились и разошлись по своим комнатам, она снова вернулась в Катину спальню и начала как-то без всякой видимой причины:
– Неужели, Катя, вы не верите, что я получаю письма от брата?
Девушка с изумлением посмотрела на гостью, будто не понимая ее слов, наконец, сообразила.
– Ах, вы еще об этом! Не можете успокоиться? Верю, верю, если вам так хочется. Я уже говорила, что это, в сущности, не мое дело.
– Надо верить, Катя, надо верить!
– Да я и верю, мисс. Какая вы смешная! Англичанка постояла несколько секунд, потом подошла к туалетному столику, перед которым сидела девушка, и, опустившись рядом с нею на низкий розовый пуф, заговорила, крепко сжав руки.
– Ну, хотите, я вам расскажу о Чарли? я не знаю, может быть, я говорю, чтобы вас уверить, потому что я не выношу недоверия, а может быть, для того, чтобы просто поговорить о нем. Мне решительно некому признаться, а мне очень тяжело. Я очень несчастна, дитя.
Катя быстро наклонилась к сидевшей и, разжимая ее закостеневшие руки, заговорила:
– Конечно, конечно, мисс! Но что с вами? Можно ли так огорчаться? Скажите мне все!.. Вот я уже знаю, что вашего брата зовут Чарли. Если он похож на вас, значит, очень хорошенький. У вас нет его карточки? Он моложе вас?
– На пять лет.
– Совсем еще мальчик!
– Мне двадцать шесть лет.
– Вы прибавляете, мисс, право. Но отчего же вы несчастны? Говорите мне все, все – ну?
Катя сползла на пол и, обнимая мисс, смотрела ей в глаза с нежной тревогой. Англичанка поцеловала ее в лоб, вздохнула, словно желая начать рассказ, но опять застыла. Наконец, из глаз ее полились слезы, она выпила воды, – Катя утерла ей глаза своим платком, – встала, прошлась по комнате и снова присела к переставшей плакать англичанке.
– Ну, теперь вы можете, в состоянии мне признаться?
– Да. Теперь мне легче… Вы правы… Чарли очень милый и красивый мальчик… У меня нет других братьев… Мать, я и Чарли, – вот и вся наша семья… Он не злой, но не умеет хотеть до конца… Хочет, а начнет делать – и расхочет. Так и в учении и во всем… Увлекающийся, но с коротким дыханием, его все интересует, пока он не приступил… Потом надоедает. Служил в конторе, бросил… Мы думали, он будет поддержкой… Где тут! Тогда я уехала. Мне было очень скучно. Чарли писал, иногда просил денег, но в таких выражениях, что я себе ясно представляла его лицо, все залитое румянцем. Он краснел, как девушка. Он сошелся с дурными людьми. Везде есть дурные люди. Писал, что полюбил… Говорил, что любит искренне, что она магазинная барышня. Но ведь я знаю его увлечения! После этого он еще быстрее покатился, ночевал на улицах, по три дня не обедал, с матерью уже давно не живет. Милая Катя, я даже не знаю наверное, не воровал ли он. Теперь письма прекратились, он, очевидно, погиб. А я-то знаю, какой он, какой милый и благородный! И я не могу себе представить, что бездомный хулиган (может быть, пьяный, может быть, вор!), – тот маленький Чарли, которого я так любила целовать и который так похож на девушку!
