Несмотря ни на что - [8]

Сколько было между ними споров и сцен раньше, чем мистер Вэнрайль уехал, не приведи Бог! Целые ночи напролет он умолял и уговаривал ее, но она стояла на своем. Много толковали они насчет того, хорошо это или дурно, — и мисс Рэн одержала верх. И отослала его прочь. Он так и сказал, я слышала, на лестнице, возле цветов: «Ты гонишь меня прочь — и я уйду, потому что покоряюсь каждому твоему желанию, но мир для меня будет теперь пуст». Он уехал в таком маленьком кэбе, в каких ездили тогда, потому что в те времена не было еще таксомоторов. Летом это было и, как сейчас помню, занавески у кэба были белые с желтым, а из-за них выглядывало лицо вашего отца, серое, как земля. Кэб покатил прочь, а мисс Рэн следила за ним сначала снизу, потом из самого верхнего окна, чтобы подольше видеть его. Долго она стояла там, а потом пришла в детскую, взяла вас на руки и принялась целовать. С самого того дня и до нынешнего она только вами и дышала. Один только денек в году они оба виделись, да и то, когда уж бывало станет известно, что вы не приедете домой, и что, стало быть, она вам будет не нужна. И готовилась же она, бывало, к этому дню, словно невеста! Непременно новое платье приготовит, новую шляпу… И так хлопочет, чтобы все было красиво и к лицу. Это она-то, которая никогда не была щеголихой и не возилась с тряпками! И всегда в этот день она надевала маленькую брошку с жемчугом и бирюзой — первый его подарок.

Рассказывая. Люси продолжала методически укладывать книги и бумаги. Некоторое время она работала молча. Джон задумался, рисуя себе картины этого прошлого, о котором она говорила. Он даже вздрогнул от неожиданности, когда Люси вдруг снова заговорила.

— Росту он был в те времена не очень высокого, мистер Вэнрайль то есть. Во всяком случае пониже вас и худощавый такой. И такой тихий, спокойный. Он тогда в адвокаты готовился. А нынче, говорят, так богат, что уж богаче нельзя, и видный человек и все такое… Там в Америке они сделали его судьей… Что же слава тебе, Господи, теперь у меня за нее душа спокойна, мистер Джон! Она будет жить, как подобает. А если бы она оставалась здесь, да вы женились — все было бы совсем иначе. Сколько раз мы, бывало, с нею обсуждали, как будем жить тогда и куда денемся. Барыня все строила планы, что снимет маленький коттедж неподалеку от Лондона, чтобы можно было ездить по железной дороге в театры и разные места, — и все же иметь сад и какой-нибудь доход от него. Потому что все состояние сбережено для вас, это вы, верно, давно знаете.

— Нет, я узнал только вчера, — сказал Джон тихо.

Он подошел к окну и, перешагнув через низкий подоконник, остановился на галерее, опершись на железные перила и заглядевшись в парк.

Люси проницательно посмотрела на него и, поднявшись, наконец, с полу, где производила укладку, заметила:

— Все хорошо, что хорошо кончается, — если даже на душе не очень легко. Ну, а теперь я пойду приберу все у вас в комнате.

— Погодите минутку, — сказал Джон. — Нельзя ли это сделать потом, попозже, а?

Он прошел по галерее к спальне матери и, войдя, притворил окно за собой. В комнате еще оставался слабый и тонкий запах духов, какими всегда душилась Ирэн. Большая в оборках подушка хранила след ее головы. Красивый беспорядок, царивший здесь, казалось, говорил о том, что хозяйка не вернется. От этой опустевшей комнаты, где чувствовалось, что здесь жила женщина с яркой индивидуальностью, с изящными вкусами, сказывающимися в каждой мелочи, — повеяло холодом в душу Джона. Снова вспомнился опустевший перрон, пронзительный свист и быстро исчезавший из виду поезд.

Вчера еще он считал, что жизнь его испорчена. Но потом признал, что в этом был неправ. Оставалась внутренняя перемена, от которой он сильно страдал. С этим он уже ничего не мог поделать. И не хотел. То новое, что вошло в его душу, было прощение и вместе с тем — глухая обида.

Глава III

Рассуждать там, где нужно чувствовать — свойственно душам слабым и ничтожным.

Бальзак.

Милосердное провидение решило, что в человеческом обществе должно существовать достаточное количество субъектов вроде Чипа Тревора, которые вносят что-то смягчающее в жесткую неумолимость жизни и, высоко неся знамя рыцарства, своими поступками, сами того не ведая, учат тех, кто в этом нуждается, познавать эту редкую добродетель. Но если вы вздумаете утверждать что-либо в беседе с одним из этих избранников, не ведающих, что они избранники, то он, по всей вероятности, с ужасом уставится на вас и начнет яростно возражать против такого утверждения.

В этих бессознательных рыцарях живет смутное убеждение, что «следует быть хорошим», должное почтение ко всем женщинам и известное мерило, с которым они подходят к мужчинам всех сортов, которое дает им право карать и направлять на путь истинный тех, кто не способен подняться на требуемую мерилом высоту. Представителей этого типа обыкновенно квалифицируют, как «заурядных людей».

Надо заметить, что «заурядность» бывает двоякого типа. Одна выражается в соблюдении условностей и приличий во всех областях, другая — есть сочетание изумительных и вместе с тем самых будничных и обыкновенных качеств с необъяснимой и потому еще более очаровывающей простотой. Человек явно не глуп и как будто должен видеть известные вещи не хуже других, а между тем это никогда не мешает ему отдавать лучшее в себе и никогда не меняет его отношения к другу, который чем-нибудь согрешил.