Несломленная - [50]

Я перевожу его ущербную логику дальше: «Любой, кого травили бы в прессе так, как меня, чувствовал бы то же самое». Я говорю, что негативные статьи нас с отцом задевали, потому что «так с лучшим игроком Австралии не обращаются. Если бы я была им нужна, они бы такое не писали».

Дальше отец заводит песню о том, как после нашего объявления чувствует угрозу моей безопасности со стороны австралийских болельщиков на турнире: «Я очень переживаю, что́ австралийцы могут с ней сделать. Боюсь, что, если она сыграет успешно, может произойти что-то нехорошее», – говорит он.

На следующий день история о том, как «я» отвернулась от своей страны и дома, раскидана по всем газетам компании Fairfax. Ее подхватывают все остальные, и начинается медийное безумие. Я оказываюсь главной историей турнира еще до того, как сыгран первый мяч. И в очередной раз я у всех на устах, но причины для этого совершенно неподобающие.

Я в ужасе от ситуации, в которой оказалась.

Папа продолжает раздавать интервью, сдобренные выпивкой: «Австралийцы – расисты и фашисты. Они убивали коренное население, как кроликов. Из сыновей преступников и проституток приличную страну не построить».

Теннисное руководство понимает, что ситуацию уже не спасти. Все произошло так быстро, что никто из WTA даже не успел со мной поговорить. Мой агент Джон Мак-Карди успел, но и он понимает, что уже поздно что-то изменить. WTA выпускает короткое заявление: «Елена Докич отправила официальный запрос, чтобы в рейтинге WTA и на предстоящем Australian Open ее страной была указана Югославия».

Президент Tennis Australia Джефф Поллард подтверждает: «Мы получили уведомление от WTA, приняли его во внимание и в соответствии с ним обновили сетку Australian Open-2001».

Мои агенты пытаются минимизировать ущерб, а Tennis Australia – не позволить скандалу разгореться еще сильнее. Джефф и Джон уводят меня на разговор в маленькую комнату перед традиционной предтурнирной пресс-конференцией. Они считают, что лучше всего будет, если я публично заявлю, что не считаю сетку подстроенной. С моим возвращением под югославский флаг уже ничего не сделать, но они призывают меня попытаться спасти остатки моего доброго имени.

Мы забиваемся в комнату вместе с представителем WTA, и они спрашивают мое личное мнение. Я отвечаю, что не считаю жеребьевку нечестной. Они добры ко мне и полны сочувствия. Они понимают, что это все мой отец. Джон вздыхает с облегчением и предлагает мне прямо так и сказать журналистам.

– Сможешь сделать это, Елена? – спрашивает он.

– Да, да, да. Я сделаю, – киваю я в ответ.

Но, говоря это, я понимаю, что не до конца с ним честна. Если я скажу правду, меня ждут ужасающие последствия. Он меня изобьет и, возможно, выкинет из дома. Мне вспоминается, как он не пустил меня домой на Уимблдоне. Куда я пойду? И что будет с Саво и мамой? Мысленно я мечусь, но я связана. Я полностью согласна с ними: нужно сказать австралийским болельщикам, что с сеткой все в порядке. Но я застряла между двумя своими жизнями. Память возвращает меня к избиению в Торонто. Я не могу даже допустить мысли о том, чтобы публично вступить в противоречие с отцом.

Я занимаю свое место на пресс-конференции. «Я первая ракетка Австралии, и мне играть с Линдсей Дэвенпорт… Это одна из причин моего решения, – говорю я. – Кроме того, я недовольна тоном газетных статей».

Джон МакКарди не верит своим ушам. Вместе с изумлением на его лице беспокойство и грусть. Джефф Поллард и директор турнира Пол Макнами выглядят примерно так же. Мне тошно.

* * *

По всей стране мы с отцом открываем выпуски новостей и занимаем первые полосы газет. Перед нашими лицами постоянно камеры. За нами по пятам следуют ежедневные шоу Today Tonight и A Current Affair. Докичи опять стали главными шоуменами Большого шлема.

Отец озадачен: «Почему они подняли из-за этого столько шума? – не понимает он. – В этом нет ничего особенного».

Вообще-то, есть. Это самое ужасное, что мы могли сделать по отношению к этой стране, которая так нам помогла и поддержала меня на пути к моей теннисной мечте. Tennis Australia с самого начала всячески нам помогала, невзирая на поведение отца. И он давит им на больное: что их главная теннисная надежда со времен Ивонн Гулагонг будет выступать на их же «Шлеме» под чужим флагом. Из-за него я оказалась в самом невыносимом положении. Ничего ужаснее я представить не могу. Это пытка.

Я выхожу играть с Линдсей на Арену Рода Лэйвера. «Сделай это ради Австралии!» – кричат с трибуны. И я отлично понимаю, что этот призыв обращен к Линдсей.

«Встречайте – Елена Докич из Югославии», – гремит на весь стадион голос диктора. Трибуны встречают это объявление громким свистом и редкими аплодисментами. Позднее я узнаю, что я первый игрок Australian Open, которого освистали при выходе на центральный корт.

Это самый ужасный день не только в моей карьере, но и во всей жизни. Нет ощущения тяжелее, чем когда люди, которые раньше всем сердцем желали тебе успеха, теперь тебя презирают. Я чувствую, что всех подвела. И хотя я прекрасно понимаю, почему они на меня свистят, эта ситуация меня ломает. Я стою на центральном корте и не могу заставить себя думать о теннисе.