Несломленная - [48]

Вся радость, которая еще осталась у меня после церемонии открытия и выхода в полуфинал, испарилась. Последнее наказание ужасно меня деморализовало. Матч за бронзу я проигрываю своей героине Монике Селеш – 1:6, 4:6. Она слишком для меня сильна, и ее опыт бьет мою молодость. В паре с Ренне мы проиграли во втором круге еще раньше.

Папе настолько плевать, что он даже не приходит на матч, но все равно умудряется оказаться в центре внимания – дает очередное скандальное интервью. В нем он говорит, что нам с ним осточертела Австралия. Это совершенно не так: Австралия мне не только не осточертела, я люблю ее и считаю своей второй родиной. Все, что он говорит в этом интервью, за гранью разумного.

– Люди здесь думают, что я сумасшедший и опасный, – говорит он репортеру. – Да, иногда я пью, но все пьют – что в этом такого. Я не как президент Клинтон с его любовницей или Борис Ельцин, который каждый день под мухой. Я не опасен.

На этом Игры для меня заканчиваются. Отец не отпустил меня на церемонию закрытия. В этот раз некому его переубедить, и мне нельзя даже посмотреть ее по телевизору. Пока остальные олимпийцы гуляют на прощальной вечеринке, меня отец проклинает за то, что я не выиграла золото.

10. Возвращение, весна 2000 года

В октябре в журнале Australian Tennis Magazine выходит статья, в которой говорится, что Дамиру Докичу после его изгнания с US Open и шестимесячного отстранения от турниров WTA требуется «психологическая помощь». Когда отец об этом узнает, он приходит в ярость. У него срывает крышу, и он говорит, что мы должны что-то сделать. Нам звонит The Age, и он говорит им, что, возможно, подаст жалобу на журнал в Австралийскую комиссию по правам человека. Либо редактор журнала принесет извинения, либо мы возвращаемся в Югославию, говорит он.

Он что, серьезно? Это очень радикальное заявление. Впрочем, последний год научил меня, что, когда отец в дурном настроении – что бывает часто, – он кидается фразами вроде «все против нас с тобой», «все в Австралии расисты», «все наши проблемы из-за них».

Я ни с кем это не обсуждаю. Я даже с мамой последнее время почти ни о чем не разговариваю. У нее ни о чем нет своего мнения – она безоговорочно ему верит и во всем полагается на него. Соглашается со всеми его решениями. И это при том, что он отказывается на ней жениться. Она во всем ему потакает. Несмотря на его грубость, и побои, и оскорбления, она, похоже, его любит. Она всегда занимает его сторону, делает все, что он говорит. Такое безусловное обожание меня смущает и озадачивает.

Я уже давно заметила, что с мамой он тоже жесток, но не так, как со мной. Его гнев по отношению ко мне свирепый, а злость, направленная на нее, коренится скорее в раздражении. В то время как ей он дает затрещину, меня он избивает. Психологически ее он тоже подавляет постоянно – я очень сочувствую ей, когда слышу, как он ее унижает. Но это ничто по сравнению с теми пытками, которые он учиняет мне.

Я не хочу возвращаться в Сербию. Я предана Австралии. Это мой дом. Несмотря на то что я родилась и провела детство на Балканах, сейчас я уже чувствую себя австралийкой. Я с большим уважением отношусь к своему происхождению и культуре, в которой выросла; это большая часть меня и всегда ею останется. Но представлять я всем сердцем хочу Австралию.

Папа сообщает, что идет в югославское консульство в Сиднее, чтобы получить для нас всех паспорта. Он говорит, что для него стало слишком опасно жить в Австралии, что Австралия от нас отворачивается. Он провозглашает, что в его испорченном имидже виноваты журналисты, Tennis Australia – все подряд. Швыряние рыбой, объявление чиновников «нацистами», WTA – «фашистами», Барта Макгуайра – «гангстером» – действительно, разве что-то из этого могло принести ему дурную славу?

– Они выставляют меня монстром, – утверждает он.

Про себя я думаю: «Ты вообще в курсе, что нам дала Австралия? Да, нам пришлось очень трудно, и нас далеко не всегда принимали, но и помощь была огромная».

Но он не в состоянии понять, что свою скандальную репутацию и всю негативную прессу он навлек на себя сам.

Он организует фотосъемку в Сербии и сообщает местным журналистам, что благодаря ему я получаю новый паспорт. Мы с мамой из Азии с моего последнего турнира сезона по его указанию летим в Белград. Они с Саво пока остаются в Сэддлбруке.

Во время перелета из Азии я размышляю, доведет ли он начатое до конца. Скорее всего, это просто такой маневр, трюк с новым паспортом, чтобы Tennis Australia не расслаблялась. Я надеюсь, что он не заставит нас переезжать. Надеюсь, что не заставит меня выступать за Югославию.

В аэропорту Белграда все сразу очень странно. В Сербии я страшно знаменита – не могу пройтись по улице без того, чтобы не оказаться в кольце поклонников, жаждущих автографа. Не могу сказать, что такая слава становится для меня шоком, – я знаю, что за последние годы в Сербии обо мне много писали. Оказалось, что перспектива моего возвращения домой еще подогрела интерес. Все очень добры и обращаются со мной очень уважительно. Получение паспорта оказывается настоящей торжественной церемонией – ее проводит министр внутренних дел Зоран Живкович. Я жму ему руку и улыбаюсь на камеры, после чего даю интервью нескольким журналистам. Естественно, все это представление тщательно организовано отцом в пику Австралии.