Неруда - [221]

Энрике Бельо взялся оформить все бумаги и получить справку о смерти и разрешение на похороны. Однако Отдел записей актов гражданского состояния никого не принимал. В те дни погибало столько людей, что выдача документов была прекращена. И все же, когда две молодые сотрудницы услышали, о ком идет речь, они, своей волей, не сказав никому ни слова, сняли печать с книги и выдали необходимые бумаги. Лишь спросили, где будет захоронен Пабло Неруда.

«В склепе Карлоса Дитборна. Улица О’Хиггинс, между улицами Лимай и Лос-Тилос, на Центральном кладбище», — сказал Энрике Бельо.

Неруда хотел, чтобы его похоронили в Исла-Негра. Но это было невозможно, и Адриана Дитборн предложила Матильде захоронить Неруду в ее семейном склепе.

Вскоре появились молодые коммунисты. Они работали неподалеку, в издательстве «Киманту», где в эти дни пиночетовская солдатня отправляла под нож тысячи книг. «Не надо фотографировать, — сказал кто-то из них. — Мы хотим организовать почетный караул у гроба Неруды, чтобы достойно проводить его в последний путь». Пока длилась церемония, никто не фотографировал. Но едва она кончилась, шведский посол обратился к представителям прессы: «Снимайте как можно больше и так, чтобы были видны следы разбоя. Пусть об этом узнает весь мир».

В начале улицы Маркиза де ла Плата остановился автобус, набитый карабинерами. Увидев это, решили позвонить в комиссариат. С дежурным офицером говорила Матильда. Выслушав ее, он сказал: «Сеньора, мы решили обеспечить безопасность вам и сеньору Неруде».

187. Каменные гости

Люди все прибывали. Преодолев лужи, вязкую грязь и обломки, в дом вошли посол Мексики и посол Франции. Перед их глазами предстала страшная картина разгрома в комнате, где стоял гроб с телом поэта. Откуда-то возник пожилой человек в черном костюме и в темных очках — сухощавый, долговязый, сгорбленный. Он с опаской оглядывался по сторонам, как бы не понимая, что здесь произошло. В свое время этот человек ссудил деньги девятнадцатилетнему Неруде на издание его первой книги, а в последние годы во всех своих статьях ополчался на Альенде, преследуя «дух коммунизма везде и всюду». Имя этого человека — Алоне. Он стоял совершенно потерянный, ошеломленный, должно быть не ожидал такого итога своей борьбы.

Аида Фигероа увидела среди пришедших известного певца Патрисио Манса. Она встревожилась: ему надо быть осторожнее и не появляться на людях, ведь всего несколько дней назад зверски убили Виктора Хару… Настало кровавое время. Людей повсюду подстерегает смерть. И те, кому грозила опасность, должны прятаться в надежных местах.

Кое-как обходя лужи и грязь, к дому приближаются Радомиро Томич, Максимо Пачеко и Флавиан Левин…

Журналистка Вирхиния Видаль, которая присутствовала на церемонии вручения Неруде Нобелевской премии в Стокгольме, вглядывается в его лицо сквозь стекло в крышке гроба. Веки поэта сомкнуты, на полных губах застыла легкая улыбка. Вирхиния вспоминает, какими вопросами засыпали Неруду журналисты, когда он сошел с трапа самолета на шведскую землю. «Назовите вашу самую любимую вещь?» — «Старые башмаки». — «А ваше любимое слово?» — «Любовь». И вот теперь он лежит в разгромленной комнате, окруженный людьми, которые, рискуя жизнью, решили быть рядом с ним в его последние часы на земле.

Древо жизни, это чудо народного мексиканского искусства, расколото на мелкие куски. Вирхиния подбирает отлетевшую от него глиняную фигурку девы Марии. Полотна чилийских примитивистов исчезли со стен столовой. Потом их обнаружили в водостоке — полусгнившие, они лежали на дне.

Неизвестные грабители добрались и до спальни. Единственное, что там уцелело, — это камин с бронзовым колоколом, на котором выбиты сплетенные инициалы «М» и «П». Кровать сломана. На вспоротом матрасе чернеют следы военных сапог.

В глубине дома, где находится библиотека и рабочий кабинет Неруды, в чьи окна глядятся ветви деревьев, стоит едкий запах жженой бумаги. Роберто Парада берет в руки книгу со смятой обгоревшей обложкой: Мигель де Унамуно «О трагическом ощущении…». Он пытается разгладить обложку, на глазах у него слезы. Напольные часы, похожие на живое существо, тоже стали жертвой варварского разбоя. Вырван маятник и гири. На циферблате нет стрелок.

В разбитые окна врывается пронизывающий ветер. Соседка Кета Кинтано зовет Матильду к себе. Надо согреться, поесть чего-нибудь горячего. «Нет». Она останется здесь, рядом с Пабло. Тот сентябрьский вечер был не по-весеннему холодным… Внезапно, прислушиваясь к громким шагам, Матильда говорит: «Вон они идут. Я их не приму». Она поднимается по ступенькам в свою спальню и громко хлопает дверью. Но перед уходом успевает бросить Аиде Фигероа: «Поговори с ними ты». Непрошеные визитеры приближаются. Да, вот уж где не место для строевого шага! Собравшиеся смотрят на людей в гражданской и военной одежде. Никто из пришедших не обнажил голову. Многие из них одеты в маскировочные халаты, в походную форму, некоторые — в пятнистые зеленоватые костюмы, которые однажды кубинцы метко окрестили «гусанос»[237]. Один из них представился адъютантом генерала Пиночета. «Я бы хотел видеть вдову и родственников великого поэта Пабло Неруды, прославившего нашу литературу, чтобы выразить им соболезнование…» Он замолкает на какое-то мгновенье, а потом спрашивает: «А где вдова? Где кто-нибудь из членов семьи сеньора Неруды?»