Неруда - [223]
На проспекте Ла-Пас кто-то осторожно и неуверенно запевает: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов». Другой голос подхватывает: «Кипит наш разум возмущенный…» Песнь затухает. Но вот слова «Интернационала» зазвучали в разных рядах колонны. Поют негромко, приглушенно… Хромой юноша, напрягая голос, начинает декламировать стихи Неруды. Это уже не траурная процессия, а настоящая манифестация. В руках у многих женщин цветы. У морга, набитого неопознанными трупами, процессию ждет множество людей.
В одном из плотных рядов нетвердо ступает высокая женщина с очень бледным лицом, синими глазами и каштановыми волосами. С двух сторон ее поддерживают подруги. Внезапно одна из них неистово кричит. Этот крик, исторгнутый из глубины души, вскидывается в небо:
— Товарищ Виктор Хара!
— С нами!
— Товарищ Виктор Хара!
— С нами!
— Товарищ Виктор Хара!
— С нами!
— Ныне…
— и навсегда!
Бледнолицая женщина, которую ведут под руки, точно закаменела. Она молчит. Это балерина Джоан Турнер де Хара, вдова Виктора, чье тело она недавно нашла в морге, мимо которого движется похоронная процессия.
Небольшую площадь перед Центральным кладбищем окружили бронетранспортеры и джипы с вооруженными солдатами… На территории кладбища гроб осторожно поставили на тележку. Теперь все поют «Интернационал». Поют, не сдерживая слез, навзрыд. Пение становится великим плачем. Кто-то, бросая вызов всеобщей скорби, раскрывает книгу Неруды и читает рвущимся голосом: «Я отдаю вам мое сердце, / в нем тысячи клинков, / к сражению готовых».
Когда гроб проносили через широкие ворота, кто-то выкрикнул имя, которое прозвучало набатным призывом.
— Сальвадор Альенде!
А в ответ грянуло:
— С нами!
Голоса ударили в высокий купол и скатились гулким эхом: «С нами!»
Мелодия «Интернационала» ширится, растет. Его поют люди, подняв сжатые кулаки. Поют даже те, кто не знает слов, кто никогда не пел этого гимна. И он, достигая небывалой мощи, плывет над умершим поэтом, над всеми, кого в те минуты подстерегала смерть. Плывет, набирая силу, становясь призывом к жизни и к борьбе против всего, что происходит в стране.
Лица у солдат растерянные. Они не хотят верить своим глазам и ушам. Но в толпе многие ждут, что вот-вот раздадутся выстрелы.
Сквозь звуки «Интернационала» пробивается чей-то охрипший голос: «Товарищ Пабло Неруда!» В ответ: «С нами!»
Чуть погодя другой напряженный голос: «Товарищ Виктор Хара!» И тут же выплескивается: «С нами!»
Короткую тишину разрезает возглас: «Товарищ Сальвадор Альенде!» И гром голосов: «С нами!» В этом многоголосом хоре заключено все: верность павшему президенту, ярость против убийц, жажда справедливости, напряжение скорбной минуты, боль за Пабло и за всех погибших, тревога за собственную судьбу. В это решающее мгновение люди одолевали страх и отчаяние и пели «Интернационал» сквозь плач, сквозь рыданье… Некоторые смутно чувствовали, что их оберегает присутствие послов многих государств и иностранных журналистов.
189. «До свидания»
На кладбище траурная процессия приостановилась. Нужно было оформить соответствующие документы. Затем все двинулись по длинной аллее с высокими деревьями и могильными склепами. Журналист Луис Альберто Мансилья вдруг поравнялся с профессором Алехандро Липшутцем, которого Пабло называл «самым главным человеком в Чили». Выдающемуся ученому незадолго до этого исполнилось девяносто лет, но он вместе со всеми провожал друга в последний путь. Много лет они обменивались с Нерудой цветами и стихами; старый ученый посылал поэту переводы из Овидия, которые делал с латыни… Наклонившись к Мансилье, Липшутц сказал; «Ночью ко мне заявились незваные гости».
Солдаты ворвались в дом Алехандро Липшутца на улице Гамбурга и перевернули там все вверх дном. Всю ночь, пока длился обыск, они не выпускали ученого вместе с его женой Ритой из маленькой комнаты. Пиночетовские ищейки надеялись найти в этом доме Луиса Корвалана и склад оружия. Они перекопали весь сад — он был такой же большой, как у Пабло, когда тот жил неподалеку в «Лос Гиндосе», но куда более ухоженный, потому что в нем, не покладая рук, трудилась прекрасная садовница донья Маргарита. В библиотеке ученого, одной из самых лучших в Чили, солдаты изорвали в клочья ценные документы, похитили старинные издания…
«Эти люди не вечны. Я их повидал. Фашисты делали то же самое в Европе, и вы знаете, чем это кончилось» — так сказал журналисту Мансилье профессор Липшутц, человек с лицом средневекового чернокнижника, вобравший в себя многовековой опыт мировой истории…
Внезапно нарушился порядок в траурном шествии. Люди побежали вперед. Каждому хотелось оказаться поближе к могиле и видеть все собственными глазами. Бежала даже Матильда, а те, кто вез гроб, убыстрили шаг.
Никто не организовывал заранее церемонию прощания с Пабло Нерудой. Все было неожиданно, стихийно. Кто-то читал отрывок из «Всеобщей песни», потом стал читать собственные стихи молодой рабочий. В этих несовершенных стихах, сложенных, должно быть, накануне ночью, он пытался выразить не только собственные переживания, но и горе всех людей, оплакивающих поэта.
