Нерадивый ученик - [30]

[23].

На прошлой неделе в Бриндизи они, как всегда, проявляли неотступное сочувствие; это давало им определенное моральное преимущество, ведь они понимали, что Порпентайн отчего-то не может ответить взаимностью. Крадучись тихой сапой, они умудрялись неожиданно возникать у него на пути. Они также копировали его фирменный стиль: жить в самых популярных отелях, посещать облюбованные туристами кафе, путешествовать только самыми безопасными общепринятыми маршрутами. Ясное дело, Порпентайн огорчался ужасно; когда-то он сам придумал эту тактику – вести себя как можно непринужденнее, – и когда ею пользовались другие, тем более агенты Молдуорпа, для него это было равносильно нарушению авторских прав. Дай им волю, они украли бы его по-детски открытый взгляд, ангельскую улыбку на припухлых губах. Почти пятнадцать лет он избегал их симпатии: с того зимнего вечера в 83-м, когда в холле отеля «Бристоль» в Неаполе собралась едва ли не вся шпионская братия – и ждала. Падения Хартума{119}, перерождения афганского кризиса в самый что ни на есть апокалипсис. И вот тогда – он знал, что на каком-нибудь этапе игры это произойдет, – ему пришлось встретиться с самим Молдуорпом, столкнуться с призером или маэстро лицом к лицу (кстати, лицо было уже старческое), почувствовать, как ветеран похлопывает его по руке, и услышать настойчивый шепот: «События развиваются; никто из нас не в безопасности. Будь осторожен». Что ответить? Какой тут возможен ответ? Только пристальный, почти отчаянный взгляд в поисках хоть малейшего намека на обман. Разумеется, Порпентайн так ничего и не углядел; в результате он вспыхнул, быстро отвернулся, не в силах скрыть проявившуюся беспомощность. Он попадался в собственную ловушку и при каждой новой встрече, а в эти мерзопакостные дни 98-го года, наоборот, казался равнодушным, недобрым. Они и дальше будут пользоваться этим удачным методом: не станут покушаться на Порпентайна, не будут нарушать Правила и лишать себя удовольствия.

Порпентайн сидел и прикидывал, не последовал ли за ним в Александрию один из тех двоих, которых он видел в Бриндизи. Он стал перебирать варианты: на кораблике в Венеции точно никого не было. Австрийский пароход компании Ллойда из Триеста также заходил в Бриндизи; больше судов, на которые они могли сесть, не оставалось. Сегодня понедельник. Порпентайн отплыл в пятницу. Пароход из Триеста отправлялся в четверг и прибывал поздно вечером в воскресенье. Значит: а) при плохом раскладе ему оставалось шесть дней, б) при самом плохом раскладе – они все знали заранее. В этом случае они отправились в путь на день раньше Порпентайна и были уже здесь.

Он смотрел, как мрачнеет солнце и трепещут на ветру листья акаций вокруг площади Мухаммеда Али{120}. Издалека Порпентайна окликнули. Он повернулся и увидел Гудфеллоу, жизнерадостного блондина, который направлялся к нему по улице Шерифа-паши в вечернем наряде и пробковом шлеме, который был ему велик размера на два.

– Слушай, Порпентайн, – закричал Гудфеллоу, – я познакомился с потрясающей девушкой.

Порпентайн закурил очередную сигарету и закрыл глаза. Все девушки Гудфеллоу были потрясающими. За два с половиной года их партнерства Порпентайн привык к тому, что на правой руке Гудфеллоу регулярно повисает какая-нибудь особа: словно любая европейская столица была для него Маргитом{121} и прибрежный променад растягивался на целый континент. Даже если Гудфеллоу и знал, что половину его жалованья каждый месяц высылают жене в Ливерпуль, он не подавал виду и продолжал как ни в чем не бывало хорохориться. Порпентайн в свое время прочел досье своего нынешнего помощника, но решил, что наличие жены его уж никак не касается. Гудфеллоу с шумом отодвинул стул и на ломаном арабском подозвал официанта:

– Хат финган кава бисуккар, иа велед.

– Гудфеллоу, – сказал Порпентайн, – не напрягайся.

– Иа велед, иа велед, – рычал Гудфеллоу.

Но официант был французом и по-арабски не понимал.

– Э… – произнес Гудфеллоу, – мне кофе. Café[24], понял?

– И как гостиница? – спросил Порпентайн.

– Первый класс.

Гудфеллоу остановился в отеле «Хедиваль» в семи кварталах от площади. Случилась временная задержка средств, и в нормальных условиях мог жить только один из них. Порпентайн жил у приятеля в турецком квартале.

– Так вот, об этой девице, – продолжил Гудфеллоу. – Вечером в австрийском консульстве прием. Ее спутник, некий Гудфеллоу, славный парень – лингвист, авантюрист, дипломат…

– Имя, – перебил Порпентайн.

– Виктория Рен. Путешествует с семьей, videlicet[25]: с сэром Аластером Реном, членом Королевского колледжа органистов, и сестрой Милдред. Мать умерла. Завтра отбывают в Каир. Круиз по Нилу, организованный агентством Кука. – (Порпентайн молча ждал.) – При ней чокнутый археолог, – Гудфеллоу помялся, – некий Бонго-Шафтсбери. Молодой, безмозглый. Не опасен.

– Ага.

– Гм… Слишком взвинченный. Надо меньше пить café-fort[26].

– Может быть, – отозвался Порпентайн.

Гудфеллоу принесли кофе.

– Сам знаешь, – продолжал Порпентайн, – все равно придется рискнуть. Как обычно.

Гудфеллоу рассеянно улыбнулся и стал помешивать в чашке.