Нерадивый ученик - [32]
Ключевой фигурой для Порпентайна нынче был лорд Кромер, британский генеральный консул в Каире, весьма искусный и достаточно осторожный дипломат{130}: он старался избегать любых необдуманных действий – войны, например. Не готовит ли Молдуорп, скажем, покушение? В общем, следовало съездить в Каир. И самым невинным образом, как же иначе.
Австрийское консульство находилось напротив отеля «Хедиваль», и празднества там были самые заурядные. Гудфеллоу сидел на нижней ступени широкой мраморной лестницы с девушкой на вид лет восемнадцати, не больше; выглядела она до нелепого пухлой и провинциальной – под стать ее платью. От дождя вечерний наряд Гудфеллоу сморщился; фрак жал под мышками и не сходился на животе; светлые волосы спутал примчавшийся из пустыни ветер, лицо было красным и недовольным. Глядя на него, Порпентайн оценил свой собственный вид – допотопный, чудной: его вечерний наряд был приобретен в тот год, когда махдисты хлопнули генерала Гордона{131}. На таких собраниях Порпентайн чувствовал себя безнадежно старомодным и часто затевал игру, воображая себя, например, Гордоном-без-головы, вернувшимся с того света; на фоне блистательных особ, лент и заморских орденов это выглядело по крайней мере странно. И уж точно шутка устарела: сирдар успел отвоевать Хартум, изуверам воздалось по заслугам, а народ обо всем забыл. Однажды в Грейвзенде Порпентайн увидел легендарного героя Китайской войны на стене артиллерийского форта. В то время ему было лет десять, и событие должно было потрясти его до глубины души; так и вышло. Но между тем днем и встречей в отеле «Бристоль» что-то изменилось. Он размышлял о тогдашнем Молдуорпе, о неуловимом предчувствии апокалипсиса; и еще он думал о том, что ощущает себя чужаком. Но он и не вспоминал о Китайском Гордоне, загадочном одиночке в устье Темзы; говорят, что волосы героя поседели за один день, когда он ждал смерти в осажденном Хартуме.
Порпентайн обошел консульство, высматривая знакомых дипломатов: сэр Чарльз Куксон, мистер Хьюэт, мсье Жерар, герр фон Хартман, кавалер Романо, граф де Зогеб и прочая и прочая. Весь бомонд. Все почетные лица в сборе. Не хватало только русского вице-консула, мсье де Вилье. И, как это ни странно, австрийского консула, графа Хевенгюллер-Меча. Уж не вместе ли они?
Он вернулся к лестнице, где сидел несчастный Гудфеллоу и врал о своих приключениях в Северной Африке. Девица смотрела на него не дыша и улыбалась. Порпентайн подумал, что впору спеть: «Другую девчонку я в Брайтоне видел с тобой; так кто же, скажи мне, подружка твоя?»
– Так вот, – произнес он.
Гудфеллоу оживился и с явно утрированным восторгом представил свою подружку:
– Мисс Виктория Рен.
Порпентайн улыбнулся, кивнул и стал шарить по карманам в поисках сигарет.
– Здравствуйте, мисс.
– Она слышала о представлении, которое мы устроили с доктором Джеймсоном и бурами{132}, – сказал Гудфеллоу.
– Вы вместе были в Трансваале, – восхищенно подхватила девушка.
«Из этой он сможет веревки вить, – подумал Порпентайн. – Ее на что угодно уломаешь».
– Мы уже довольно давно вместе, мисс.
Она расцвела, встрепенулась; Порпентайн смутился и поджал губы, щеки у него побледнели. Ее румянец напоминал закат в Йоркшире или, по меньшей мере, смутный призрак родного дома, о котором и он, и Гудфеллоу старались не думать – а если видение появлялось, то встречали его с опаской, – и поэтому перед девушкой оба держались одинаково осторожно.
За спиной Порпентайна прозвучал басовитый рев. Гудфеллоу с подобострастной вымученной улыбкой представил сэра Аластера Рена, отца Виктории. То, что он не в восторге от Гудфеллоу, стало ясно мгновенно. С ним была близорукая кубышка лет одиннадцати – сестра. Милдред поспешила сообщить Порпентайну, что приехала в Египет собирать окаменелости; она обожала их не меньше, чем сэр Аластер – большие старинные оргáны. В прошлом году он объездил Германию, вызвав недовольство жителей многих городков, где были соборы, тем, что нанимал мальчишек, которые трудились по полдня, раздувая мехи, и недоплачивал им. «Ужасно недоплачивал», – вставила Виктория. Сэр Аластер рассказал, что на Африканском континенте ни одного приличного органа не сыщешь (в этом Порпентайн вряд ли мог сомневаться). Гудфеллоу упомянул, что многие любят шарманку, и спросил, не приходилось ли сэру Аластеру упражняться на этом уличном органе. Лорд пробурчал в ответ что-то недоброе. Краем глаза Порпентайн заметил графа Хевенгюллер-Меча, тот выходил из примыкающей к холлу комнаты, держа под руку русского вице-консула, и о чем-то мечтательно рассуждал; мсье де Вилье реагировал короткими бодрыми возгласами. «Ага», – подумал Порпентайн. Милдред вытащила из сумочки большой камень и предложила Порпентайну его рассмотреть. Это был камень с ископаемым трилобитом; она нашла его недалеко от места, где был древний Фарос. Порпентайн не знал, что сказать, – этот недостаток был у него издавна. В мезонине был устроен бар; Порпентайн вызвался принести пунш (для Милдред, само собой, лимонад) и взлетел по лестнице.
