Непростые истории 5. Тайны ночных улиц - [109]

Слёзы навернулись на глаза. Не отпустит. Не отпустит ведьма. Обложила нечистью. А, может, кажется? Глюки всё это? Только Вована не глюки на части порвали. До сих пор во рту привкус крови.

Вдруг Костя увидал Иваныча. Тот вышел из леса чуть в стороне от чёрной воющей стаи. Старик, не спеша, пробуя длинной палкой глубину, направлялся к Косте. Сердце у парня бешено заколотилось.

— Иваныч, беги! — заорал Костя. — Там волки! Беги!

Чёрные тени метнулись в сторону егеря. Но тот не подал виду. Наоборот, когда одна приземистая тварь подбежала к нему, потрепал её по холке. Костя похолодел. Неужели… Иваныч заодно с ними! Тварь старая! Заманил в лес.

— Вот ты прыткий, Костюша, — насмешливым голосом крикнул егерь. — Ты чего удумал бегать-то? Лес кругом. Не дай Бог, зверь какой порвёт.

Спокойный тон Иваныча озадачил Костю. На мгновение происходящее ему показалось кошмарным сном. Может, съели чего в лесу? Вот и мерещится.

— Ты чего перстенёк-то не взял? Ведь Мама тебя в женихи приметила.

Перстень! Костя задохнулся.

— Ты… ты… Вована на куски порвало. Я… меня… Чего тебе надо от меня?

Иваныч остановился. Волки бегали у края болота, словно боясь залезть в трясину.

— Вовка — дурак. Не следовало хватать, чего ему не положено. А ты погоди. Я вот тебе принёс.

Егерь порылся в кармане и достал тот самый перстень. Чёрные твари зарычали и вновь стали подыматься на задние лапы, но Иваныч грозно оглянулся — и те притихли.

Костя затряс головой. Нет. Нет! Бред какой-то. В голове всё перемешалось. Страшный сон и ещё более страшная реальность. Нет. Бежать!

И Костя вновь побежал. Грунт за островком был посуше, парень с лёгкостью добрался до края болота и нырнул в редкий лесок. Дорога пошла на подъём, в сопку. Костя не замечал этого. Никогда не думал он, что может так быстро бежать. Страх гнал его прочь от этого места. Достигнув вершины сопки, Костя оглянулся и замер. Внизу лежала огромная, поросшая лесом каменная статуя. Каменная Мама колоссальных размеров. Болото внизу было её ртом, а в озёрах-глазах отражалось серое небо.

— Не уйдёшь, — послышался шёпот.

Парень рванулся вперёд, и резкая боль выбила из него дух. Сухая ветка кривым сучком пропорола живот Кости, и он остался висеть на ней у старого покосившегося дерева, глядящего из дупла глазами филина.

— Не уйдёшь…

***

Больно. Сознание приходило по капле.

Кап. Его тащат по лесу, и он оставляет на траве следы крови.

Кап. В лицо дышит смрадом тварь, похожая на сгусток темноты с сияющими глазами.

Кап. Он в хижине. Пылинки играют в солнечном свете. Иваныч рядом на коленях перед лавкой с иссушенной мумией. Он гладит её по волосам и кладёт перстень на место.

— Ты прости, — слышится его голос. — Отпусти ты меня. Сил моих нет больше. Вот, Мама жениха прислала. Правда, не уберёг я его. Да и хилый он. Сбежал бы. А Мама всё одно подобрала бы.

Кап. Обрывки чужой памяти. Её памяти. Её сны он видел когда-то.

Она была кормилица. Раз в году, а то и чаще, просыпалась Каменная Мама, и её твари выходили на охоту. Мама — древний идол. Матерь лесов и воды. Бабий бог. По старому завету кормилица должна нести подаяние, чтобы успокоить божество и унять морок, терзающий лес. А мужиков шаталось по лесам всегда множество. Не голодала Каменная Мама.

Угораздило её встретиться взглядом с тем пареньком, в берлогу к медведю попавшему. Пуще угля калёного запекло в груди.

Не смогла она его отдать каменному идолу. Выходила парня, радуясь каждой минутке, что рядом с ним провела. А он ушёл…

Она кричала. Ползла по земле на коленях и просила.

— Не уходи. Не бросай меня.

— Я… не могу. Не для меня эта жизнь.

Он хмурился и отводил взгляд. Он умел влюблять в себя женщин, а бросать их у него не выходило.

— Не уходи, ты же обещал, — рыдала она. — Я от всего отказалась из-за тебя.

— Я не просил. Не останусь я. Нет, — отрезал он, глотая подступивший к горлу комок, и бросил ей перстень, который когда-то сам смастерил.

— Я жить без тебя не смогу, — шептала она вслед. — И ты не сможешь. Не уходи.

Слова проклятьем ложились меж строк древней молитвы.

Яд чёрных трав выпивал жизнь кормилицы, а тёмные мороки Каменной Мамы гнали по лесу глупца, посмевшему оттолкнуть любовь…

Тугие обрезанные косы упали наземь. Слова тяжелее камня слетали с её губ. Никто, даже сама Каменная Мама, не сможет нарушить древних заклятий. Никогда не уйдёт он из леса. Покуда не полюбит она другого. А она не полюбит. Горькая смерть-трава… сладкий сон о голубоглазом парне…

Кап. Он в неглубокой яме, зловонная вода сочится из земляных стен. На фоне серого неба стоит Иваныч, опершись на лопату.

— Вот так, Костюша. Ты уж не серчай. Маму надо кормить, иначе всем худо будет. Раз я по молодости сгубил кормилицу, то мне её бремя на себя и брать. Всё одно хода из лесу мне нет. В город как попаду, так среди мертвяков гниющих себя вижу.

Иваныч вздохнул.

— Тебя-то не первого Каменная Мама в женихи заманивала. Всё душу своей кормилицы освободить хочет. Только рвёт их в клочья старое заклятье… Мой грех, а сколько душ загублено.

Иваныч махнул рукой и стал бросать вниз лопатой комья грязи. Было страшно, было больно. Жижа набивалась в рот, а снизу дрожала земля, будто кто-то пробирался к нему сквозь болотную толщу…