Непростые истории 5. Тайны ночных улиц - [111]

— Во-во. Ирма, кстати, придёт? — это их третья подружка. Вместе с Дашкой в музыкальную школу ходит. Только Синицына — на фоно, а Ирма — на скрипке играет.

— Не, не придёт. Сказала, к концерту готовиться будет, — вздохнула подруга и тоже взяла пирожок.

Афанасьева пристально посмотрела на подругу. Та посмотрела на пирожок слева-справа, словно выбирая место, достойное её внимания, и смачно вцепилась. Ни следа волнения, переживания и прочих душевных мук. Машка почувствовала, что звереет от любопытства.

— Чего к тебе Истомин сегодня подходил? — не выдержала она.

Дарья от смущения перестала жевать. Нахмурилась и покраснела.

— Паша? В кино звал.

— Ого! — Машка округлила глаза в ожидании продолжения. Но подруга молчала, как рыба, собираясь вцепиться в пирожок с другой стороны, ближе к варенью. — А ты чего?

Та смутилась ещё больше, щёки заалели, на шее появились красно-бурые пятна.

На плите шумно засопел чайник. Дашка бросила на потрёпанную клеёнку откусанный пирожок, соскочила с табурета, заставив его жалобно скрипнуть, и, схватив с полки две кружки, сунула в них треугольные пакетики с заваркой. Залила кипятком.

— Накрыть у тебя есть чем? — повернулась она к Маше.

Та как заворожённая следила за действиями подруги, вздрагивая от грохота, их сопровождавшего.

— Чего? — переспросила она.

— Накрыть кружки есть чем? — Дашка кивнула на две цветастые ёмкости, над которыми ароматными струйками поднимался пар. — Плохо заварится…

Мария выдохнула:

— Синицына, ты заколебала уже! Нормально всё заварится! Чего ты Пашке сказала-то?!

Подруга выразительно замерла, неуклюже вытянув шею, из-за чего стала походить на гусыню:

— Сказала, что занята: уроки у меня.

Она исподлобья посмотрела на одноклассницу: округлившиеся глаза, открытый рот, из которого торчит кусок недоеденного пирожка, на носу назревший до красноты прыщик, остановившийся взгляд. Ещё понятно, что остановился он на ней, Дашке. При чём, с выражением полного и бесповоротного сочувствия.

— То есть к тебе подошёл парень, по которому ты сохнешь с шестого класса, позвал тебя в кино, а ты сказала, что у тебя, блин, «уроки», и отказалась? Так? — Дашка виновато кивнула. Афанасьева с шумом проглотила пирожок. — Ты вообще нормальная?

Она села верхом на стул, упёрлась острыми локтями в светлый пластик, по-прежнему не сводя недоумевающего взгляда с подруги.

— Маш, мы все-таки с тобой по-разному смотрим на эти вещи, — начала было Дарья давно заготовленную фразу. Но Маша икнула и развела руки:

— Да по-идиотски ты на них смотришь, понимаешь? Чего тут «такого»? — Дашка молчала. — Ты же не во времена своих менуэтов и сонатин живёшь! А во времена рейва и инди… Чуешь разницу? Там, — она показала куда-то за окно, — менуэты, а здесь, — она легонько постучала ладонями по столу, — современная жизнь, понимаешь? Ж-И-З-Н-Ь!!! И в ней есть кино, концерты, мобилки, парни. С ними можно разговаривать, гулять без опасения быть сожжённой на костре.

Дарья села напротив, тяжело вздохнула.

— Конечно, ты права, — она посмотрела в окно, — а я — старомодная дура…

— Старомодная — согласна, на счёт дуры — я этого не говорила, — на всякий случай поправила Афанасьева.

— Хорошо-хорошо, это я говорю, что я — дура. Но он подошёл ко мне, и я как-то растерялась… Не знаю, как оно у меня вырвалось — про учёбу и занятия… Я всё время кручусь между школой, репетициями и репетиторами… И вот.

Маша с сомнением и жалостью посмотрела на подругу. Вот же незадача: и умница-отличница, и талантище, и человек хороший, и симпатичная, даже симпатичнее её, Машки, вон волосы какие блондинистые и без всякого мелирования. И очки ей идут. Но вот совершенно не приспособленная к жизни. Как она будет без неё, без Машки, то есть? Ещё поступит в эту свою консерваторию, и всё, умрёт за нотами нецелованной…

— Ладно, не хнычь, — примирительно пробормотала она. Кухня окончательно утонула в сизых сумерках, и смотреть друг на друга в потёмках становилось всё труднее. Ещё и метель начиналась.

Маша достала из шкафчика связку серых свечей, зажгла их. Покапав горячим парафин на дно старенькой алюминиевой кастрюльки, установила в неё свечи.

Всё ещё обдумывая что-то, взяла кружки, от которых шёл тёплый пар и разливался аромат цитруса, поставила на стол. Дашка сразу потянулась к своей любимой, которую она же и подарила — ваниль с шоколадными нотами-восьмушками на стройном нотном стане.

— Что-нибудь придумаем.

— Что? — вздохнула Даша с отчаянием в голосе.

— Ну-у. Я приглашу его с Витькой в кино. Возьму тебя. Сходим вчетвером. Потом он тебя до дома проводит, как настоящий кавалер, а там уже, может, ты и перестанешь за уроки бросаться как в спасательную шлюпку…

Дашка хохотнула. Но в мутноватом свете свечей выглядела при этом ещё более несчастной.

— Слушай! — Маша наклонилась над столом. — Предлагаю осветить вновь открывшиеся обстоятельства в ходе сегодняшнего гадания… Ты со мной?

В подъезде гулко хлопнула дверь. Послышались торопливые шаги на лестничной площадке.

Афанасьева посмотрела на часы: почти шесть, скоро мама с работы вернётся.

— Пойдём, я тебе что-то покажу…

Она схватила кастрюльку со свечами и, проплыв мимо заинтригованной гостьи, скрылась в полумраке коридора.