Непрерывность - [92]

К л е н о в. В науке есть такой метод, называется метод проб и ошибок. Ничего другого, более универсального, я для себя так и не открыл. Только пробовать, пусть даже все время ошибки — пробовать снова.

Х р о м ч е н к о. Так это ж казнь! Кто это выдержит?

К л е н о в. Наверное, у кого долгов много.

Х р о м ч е н к о. Ау тебя много?

К л е н о в. Хватает.

Х р о м ч е н к о. Да-а… Ленка пишет?

К л е н о в. Не знаю, почему, но на этот вопрос мне отвечать не захотелось, и я промолчал.

Х р о м ч е н к о. Понятно… (Выпивает свой стакан и наливает вновь.) Хорошее пиво… Что в отпуск не пошел со всеми?

К л е н о в. К пуску готовился.

Х р о м ч е н к о. А моего что оставил?

К л е н о в. Помогал.

Х р о м ч е н к о. Наглеет он. «Без меня Кленов никуда».

К л е н о в. Пусть гордится. Может, это ему нужно, чтобы жить.

Стук в дверь.

Да? Ну, кто там, входите!

Входит  К а т я.

Ну вот и отпускники начинают прибывать. Здравствуйте, Катя.

К а т я. Здравствуйте. А к вам столовка прямо на дом ходит? Удобно.

Х р о м ч е н к о. Молода зубы показывать. К матери пришла? Я ее отпустила.

К а т я. Знаю. Я дома была уже. А сюда я по делу. Сейчас, кстати, мимо магазина проходила — чуть не задавили.

Х р о м ч е н к о. А что?

К а т я. Французские сапоги. Между прочим, и ваш размер пока еще есть. Или вам, наверное, такие вещи не интересно?

Х р о м ч е н к о (элегично). Я женщина немолодая уже, Катенька, может, и умру скоро, как говорится, доживаю… (Резко.) Мне все надо! Где дают?

К а т я. На Октябрьской, в обувном. Знаете?

Х р о м ч е н к о. Пока! За чайником позже зайду… (Выходит.)

К л е н о в. Про сапоги придумали или правда?

К а т я. Дают.

К л е н о в. Как отдохнули?

К а т я. Здорово! Нагляделась до ушей.

К л е н о в. Жили у Лены в общежитии?

К а т я. Там.

К л е н о в. Ну и как?

К а т я. Что вы! Такие герлы, я себе таким чучелом казалась.

К л е н о в. Такие — что?

К а т я. Герлы. Девчонки, значит.

К л е н о в. Что-то новое. В наше время говорили по-другому.

К а т я. Студенты все так говорят. У них вообще язык свой, я уже научилась.

К л е н о в. Понятно… Я смотрел на нее и думал: «Ну что же ты, что ж ты молчишь, ведь знаешь же!..»

К а т я. Зачем вы к себе эту Хромченко водите, Василий Андреевич? Ведь она старуха совсем. И страшная.

К л е н о в. О чем вы? Не понимаю.

К а т я. Повариха. Зачем она вам?

К л е н о в. Мы — друзья.

К а т я. Ну да.

К л е н о в. Скажите… а Лена, как она?

К а т я. Ленка в порядке! Могучая герла! На одни «отлично» четвертый курс кончила, лучше всех!

К л е н о в. А мне она… ничего… не передавала?

К а т я. Вам?

К л е н о в. Она явно не знала, как себя повести — сказать правду или соврать.

К а т я. Вам?.. Нет… Ничего…

К л е н о в. Ясно.

К а т я. Только я вам вот что скажу, Василий Андреевич, — дружбы мужчины и женщины не бывает! Неправда это все!

К л е н о в. Почему неправда? Вот мы же с вами дружим.

К а т я. Да? Кто это вам сказал?..

К л е н о в. Значит… ничего…

К а т я. Ладно. Я пойду?

К л е н о в. До свиданья… И она ушла… А я пошел к Штыглову…

Появляется  Ш т ы г л о в.

Ш т ы г л о в. Здорово, отец! Совсем меня позабыл.

К л е н о в. Видишь, не совсем.

Ш т ы г л о в. Киснешь?

К л е н о в. Некогда, Петя. Пуск.

Ш т ы г л о в. Надолго это?

К л е н о в. Пуск? Год, полтора. Как пойдет.

Ш т ы г л о в. А потом?

К л е н о в. Потом все только и начнется. На большой установке все недочеты сразу вылезут. Значит, устранять, доделывать, переделывать. Конца не видно.

Ш т ы г л о в. Счастливый ты человек, старик. Вообще все вы, кто в науке. Раз тему выбрал, что-нибудь придумал, и ковыряйся всю жизнь, пока не умрешь. А тут, старик, закончил работу — и завтра все по новой, как с чистого листа: опять придумывай, опять ищи, опять свищи! Поверишь, старик, иногда в отчаяние полное приходишь! Ну что ж такое! Потехин всю жизнь одно и то же делает и хоть бы хны, а тебе стыдно хоть раз себя повторить. Понимаешь, старик? Вот то, что называется опыт, это в пальцах, старик, а для головы опыта нет — каждый раз как первый раз, как будто ты вообще ничего не умеешь, все снова. Страшное дело, старик, самоедство!

К л е н о в. А по-моему, это и есть счастье — каждый день с чистого листа.

Ш т ы г л о в. Да, старик, если ты Микеланджело. Тогда по крайней мере муки твои не зря. А так…

К л е н о в. Но разве кому-нибудь дано знать о себе, кто он? Есть ты и твоя работа, а потом уж говорят: «О! Да он Микеланджело!» Разве не так?

Ш т ы г л о в. По-моему, старик, нет. По-моему, старик, гении про себя точно все понимали, кто они такие. Может, поэтому и мера их страданий была выше.

К л е н о в. А что это такое, собственно, — гениальность?

Ш т ы г л о в. Старик, если б я знал, я бы себе давно уже все устроил, поверь!

К л е н о в. А мне кажется, гениальность — это просто порог человеческих способностей, что-то вроде смерти бегуна на финише. Каждый содержит в себе потенциал гения, лишь у единиц он раскрывается.

Ш т ы г л о в. Старик, ты сказал что-то очень лестное для людей. Боюсь только, старик, что вряд ли они это по достоинству оценят. Знаешь, как в жизни — чересчур большой аванс чаще всего отпугивает. По себе знаю, старик, не перегибай.