Непрерывность - [93]

К л е н о в. Я на своих определениях не настаиваю, я их только предлагаю. Как твой Потехин?

Ш т ы г л о в. От Потехина, старик, усохнуть можно. Если штаны двумя руками не поддержишь, свалятся. На конкурс работу двинул: бронза, само собой — сталевар, и от уха до уха улыбка полного кретина, знаешь, идиот такой радостный, огонь увидел. Называется «Счастье труда». Уверен в первом месте. Представляешь, старик? Тема, говорит, все решает. Сталевар, говорит, сегодня — это та самая тема.

К л е н о в. Ничего… А твоя работа? Как там «Дети»?

Ш т ы г л о в. Модели готовы, старик. Отвез их на место, мастеров нанял. Год будут работать, потом я поеду, доводить буду сам, это уж никому не поручишь. С башлями, старик, плохо, башли держат. Псих-то ваш что-то поиссяк, а тут выясняется, понимаешь, какое дело, выясняется, что работы встанут потяжелее, тысячи на три с половиной, на четыре потяжелее. Как быть, не знаю.

К л е н о в. Петя, родной, а способен ты однажды в жизни поступить беззаботно?

Ш т ы г л о в. Как это?

К л е н о в. Ну, скажем, не сосредоточиваясь на вопросах материальных последствий.

Ш т ы г л о в. Могу, разумеется. Но зачем?

К л е н о в. Тебя устроит такая формула: затем, чтобы в мировом балансе добра и зла на чашу добра легла и твоя песчинка?

Ш т ы г л о в. А зачем этой самой чаше моя песчинка?

К л е н о в. Чтобы стало больше добра в мире.

Ш т ы г л о в. Старик, честно скажу, ты меня иногда просто беспокоишь. Знаешь, где это вяжут веники и пишут нолики? Ты туда, старик, не клиент?

К л е н о в. Нет.

Ш т ы г л о в. Ты знаешь, старик, как я тебя люблю. И твои дела, возможно, я перед ними даже преклоняюсь. Но они слишком прекрасны, старик, чтобы их можно было повторять. Вот ты технарь, а я художник, старик, а получается, что я куда земнее тебя. Я знаю, прочел в журнале, что сконструирован ген, что можно будет влиять на наследственность. Значит, можно будет делать добрых и прекращать род злых. И это я понимаю, потому что это наука говорит. А твою мистику я не понимаю.

К л е н о в. Это не мистика, Петя. Этим рычагом когда-то из горстки атомов вылепилось человечество. И если забыть об этом, мы сегодня имеем достаточно шансов совершить обратный путь — от человечества к горстке атомов.

Ш т ы г л о в. Ну хорошо, старик, но я никак не возьму в толк: почему именно я должен быть добрым? Со мною, что ли, все такие добрые?

К л е н о в. Наверное, нет.

Ш т ы г л о в. Так почему я?

К л е н о в. Кто-то же должен начинать. А отвлекаясь от этих высоких материй, я тебе напомню, как ты однажды говорил про нетленку, — что это делают для души, не за деньги. За свою нетленку ты у Еремеича отломил уже двадцать с лишним лет его жизни. Не много для тебя одного, а?

Ш т ы г л о в. Да-а…

К л е н о в. Это было не очень похоже на Штыглова — Петька вдруг надолго угрюмо замолчал…

Ш т ы г л о в. А у меня, старик, между прочим, пока я на этом самом Енисее кувыркался, Лерка ушла… Такие дела…

К л е н о в. Лера?

Ш т ы г л о в. Все, старик! Пусть оплачивает мастеров, свою работу я закончу за так. Устраивает тебя?

К л е н о в. Как же так? Лера?.. Восемь лет с тобой…

Ш т ы г л о в. Чава, старик! Чава какава! Мальчишки своих птиц перелетных проводят… (Уходит.)

В комнату входит  М а т в е е в.

М а т в е е в. Слышь, Василий, тебе, как сказать, втык будет.

К л е н о в. Давно не было. За что?

М а т в е е в. С Бронницким сейчас разговаривал. Говорит, завтра на парткоме о тебе вопрос будет. Вызовут.

К л е н о в. В партком?

М а т в е е в. Говорит, однако, Кленов выпадает из общей. Ему по совокупности работ защищаться предложили, такого вообще в институте не было, только чтоб экзамены, чтоб минимум кандидатский сдал, а он, говорит, отказывается. Это, говорит, вообще уже вызов общественному. Завтра, говорит, мы ему мозги промоем.

К л е н о в. Что ко мне вяжутся? Работаю я или нет?

М а т в е е в. Я так понимаю, тут другое. Тут, паря, вылазит, что ты в институте, как сказать, маяк. А раз маяк, стало быть, чтоб светил, должен ты иметь полную колодку званий. Иначе не тот свет.

К л е н о в. У меня пуск, а ты мне глупости!

М а т в е е в. Ну, пуск, ладно! А остальное? Ты ж кругом себя повязал, как дурачок! И то, и сё, и пятое, и десятое! Не говоря, что вообще за блажного все держат.

Телефонный звонок.

К л е н о в. Алло?.. Да! Лена?.. С отличием?!.. Леночка, родная! Ну, говори, говори!.. Что, только три минуты?.. Леночка! Поздравляю!.. Слушай! Давай знаешь как? Завтра пятьсот семьдесят первым рейсом. Значит, в пять ты будешь дома, в шесть у меня… К тебе? Нет… Ну, ты же помнишь с мамой твоей… У меня. И отметим. Жду! Завтра в шесть жду!.. Да. Целую…

М а т в е е в. Кончила?

К л е н о в. А ты говорил — дурачок! Эх ты, Еремеич! Неверующий ты человек!

М а т в е е в. Это так, это, как сказать, чего нет, того не отнимешь. Веры большой не держу.

К л е н о в. Вот деньги тогда держи. Купи коньяк и шампанское. А я — остальное. Устроим завтра бал, пир на весь мир! Чтоб запомнился ей этот день! Давай!

М а т в е е в. Такую прорву денег переводить — и на что!.. (Уходит.)

К л е н о в. Мария Федоровна!

Появляется  Х р о м ч е н к о, а следом за ней  Р ю м и н а. Это кухня, так что обе в белых халатах.