Непрерывность - [89]
К л е н о в. Я еще так мало успел. Я ведь почти ничего пока еще не сделал.
Е в г е н и й И в а н о в и ч. Эх, ты, пацан! Несмышленыш! А от чего же, по-твоему, человек устает, от дел, что ли? В том-то и штука. Человек устает главным образом от несделанного. Нет тяжелее тяжести, чем груз несделанного.
В комнату входят М а т в е е в и К а т я.
М а т в е е в. Ну, я тебе скажу, Вася, эта девка всех Рюминых стоит. Банный лист. Уже душу всю вынула, а еще чего-то ухитряется, вынимает еще чего-то.
К а т я. Здравствуйте Василий Андреевич. Неправду все это Павел Еремеевич говорит. Просто я разобраться хочу в установке как следует. А у кого ж еще спрашивать?
К л е н о в. Ну, и как успехи? Разобрались?
К а т я. Ой! Что вы! Да там, мне кажется, и за сто лет не разберешься. Как вы только все это придумали?
М а т в е е в. Видал? Уже мажет. С ходу мажет. Все девки одинаковые, как сказать, примитивные подхалимки. Нравится Кленов — так уж он один все и придумал. А коллектив?
К а т я. Я не отрицаю коллектива, Павел Еремеевич, напрасно вы! А только все равно ведь Василий Андреевич все придумал.
М а т в е е в. Вот и все, что девка за месяц на установке поняла. Ну, ты подумай!
К а т я. И неправда! Я и еще поняла!
М а т в е е в. Небось, кто с кем живет да кто с кем, как сказать, дружит.
К а т я. Ну да, это я еще в школе знала.
М а т в е е в. Тогда ничего, однако, подготовленная девица. Достойная, как сказать, смена.
К л е н о в. Кстати, о смене, Еремеич. Мне сказали, ты на пенсию документы готовишь?
М а т в е е в. Готовлю, а чего не готовить? Пятьдесят лет стукнуло, и молочком на вредном производстве давлюсь уж без малого лет двадцать. Пора.
К л е н о в. Неужели уйдешь?
М а т в е е в. Зачем уходить? Получать буду больше, только и делов.
К л е н о в. Ну да, у тебя ж на все один разговор.
М а т в е е в. Ага. Один.
К а т я. Павел Еремеевич, давайте я вам пиджак зашью. Совсем расползся.
М а т в е е в. Видал? И меня мажет. Ну, девки, ну, заразы. На, шей. (Снимает пиджак, отдает его Кате.) Вот тебе и нитки, и иголка. Не думай, у нас быт налажен. Все есть, что надо.
Катя садится на постель Матвеева, шьет.
К л е н о в. Не устал так жить, Еремеич?
М а т в е е в. А как это — так? Я вроде как все живу.
К л е н о в. Все, да не все. На такое самоотречение мало кого хватит. Так не устал?
М а т в е е в. А кто ж его знает? Это как у нас один в лагере говорил: «Пока живешь — устаешь, а как устал — встал». Помер, значит. Ну, а я вроде еще не встал, живой.
К л е н о в. Люблю я тебя, Еремеич. Очень ты мне жить помогаешь.
М а т в е е в. Вот это раз тебе на. С бабой увял, на меня перекинулся?
К л е н о в. Я со Штыгловым знаком.
М а т в е е в. Ага, продал, значит.
К л е н о в. Зачем продал? Мой приятель.
М а т в е е в. Так и продал, как водится. Ну, знаком, и что?
К л е н о в. Ничего. Не понял ради чего?
М а т в е е в. Это, однако, как сказать, мои дела. Но одно все же скажу — человеку, чтобы жить, надо какой-то смысл. Вот это мой смысл и есть. Только это. Ничего у меня не осталось, понимаешь? Только это. А Штыглову своему при случае передай — еще раз где варежку раззявит, в момент порву, у меня это не задержится. За такое дело пасть порвать мне все равно что стакан воды выпить. Понял?
К л е н о в. Понял, Еремеич, понял. Что на пределе ты, не долго еще выдержишь.
М а т в е е в. А это, я уж тебе сказал, мои дела. Рюмина! Зашила?
К а т я. Да.
М а т в е е в. Давай. И пошли. По дороге расскажу, чего спросишь.
К а т я. До свидания, Василий Андреевич. А почему у вас так много седины? Вы же не старый еще.
М а т в е е в. Ты чего у меня сюда напросилась — учиться или что? Седина к технологии не касается. Топай!
К л е н о в. До свидания! Не обижайтесь, Катя, он прав, к технологии это действительно отношения не имеет…
Матвеев и Катя выходят.
Седина к технологии не касается. И одиночество не касается. И усталость. И любовь. Сорок пять дней — как это много, когда речь идет о хлебе, или стали, или угле, или о наших делах. Как это мало, оказывается, когда речь идет просто о двух людях. Лена!..
Появляется Л е н а.
Вот и все, Леночка, финита.
Л е н а. Финита бывает у комедии, а не у практики.
К л е н о в. Да-да, само собой, куда нам до комедий. Тут бы успевать слезы утирать, а то умоешься.
Л е н а. Проще сразу не плакать.
К л е н о в. Легко сказать.
Л е н а. Вообще, если честно… Мне кое-что непонятно… На такой установке… да нигде в мире ничего подобного нет, а ты… развел какие-то самовары да чаи на завалинке, по духу, конечно. Здесь компьютеры…
К л е н о в. Про компьютеры, Леночка, я все понимаю. Когда машины — машины, меня это устраивает, но когда машины — люди, извините!
Л е н а. Но согласись, ведь это объективная необходимость сегодня — мыслить точно и жестко.
К л е н о в. Ну и пожалуйста, кто возражает? Только зачем из этого самого жестокого мышления выстилать постель для всего человечества? Не все же могут спать на досках.
Л е н а. Ты не каламбурь, я серьезно.
К л е н о в. И я серьезно. Как-никак на обозримое время это моя жизнь.
Л е н а. Которую ты до сих пор не смог даже как-то оформить. Почему ты не защищаешься?