«Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica») - [22]
Но и тут Бродского поджидал досадный подвох.
В немецком оригинале картина, созданная в 1940 году режиссером Карлом Фройлихом (Carl Froelich), называлась не «Дорога на эшафот», а «Сердце королевы» (“Das Herz der Koenigen”). Название «Дорога на эшафот» возникло как результат цензуры трофейных фильмов, в которых удалялись титры с именами режиссеров, операторов, актеров и т. д. и зачастую менялись названия.
О Заре Леандер, шведской певице, ставшей любимой актрисой Геббельса (в преломлении Бродского – Гитлера), поэту могло быть известно больше, чем о шотландской королеве. Это знание могло пригодиться для темы великой любви: «позвольте мне здесь вспомнить еще одну вещь, роднящую меня с Адольфом Гитлером: великую любовь моей юности по имени Зара Леандер. Я видел ее только раз, в “Дороге на эшафот”, шедшей тогда всего неделю, про Марию Стюарт. <…>. По моему убеждению, она была самой красивой женщиной, когда-либо появлявшейся на экране, и мои последующие вкусы и предпочтения, хотя сами по себе и вполне достойные, все же были лишь отклонениями от обозначенного ею идеала».[101]
Одним из этих «отклонений», повторяющих идеальную модель, является, конечно же, муза самого Бродского, «красавица» Марианна Басманова, о которой он вспоминает, стоя перед статуей шотландской королевы в Люксембургском саду:
«Красавица, которую я позже / Любил сильней, чем Босуэлла – ты, / с тобой имела общие черты / (Шепчу автоматически: “О, Боже”, / Их вспоминая) внешние. Мы тоже / счастливой не составили четы» (сонет 4).[102]
«Позже» предполагает образ, ранее увиденный в кинозале и допускающий мотивы, общие с мотивами Ходасевича, тоже взявшегося за перо после того, как он заметил сходство актрисы с его музой (Берберовой). Но внешнее сходство (актриса/муза) заносит Бродского в глухие дебри. Свою любовь к «красавице» (Басмановой) он ставит выше (сильней) любви Марии Стюарт к Босуэллу, тем самым похваляясь своим превосходством в силе перед женщиной. Потому-то в арсенале его средств ничего, кроме мести, не оказывается. А право на месть означает редукцию статуи, отраженную в редукции имени: Марианна – Марина – Мари:
Для тех, кто еще не постиг смысла, этот смысл предлагается в тезисной форме в заключительной строке:
Семь лет спустя Бродский напишет поэму «Бюст Тиберия» (1981), начав ее с таких строк: «Приветствую тебя две тыщи лет спустя. Ты тоже был женат на бляди». Володя Уфлянд вспоминает, что, прочитав эти строки, сын Бродского Андрей Басманов пригрозил «отомстить за мать. Не успел – Иосиф умер». Андрею Басманову повезло еще и в том, что ему не попалась на глаза запись Бродского, сделанная перед эмиграцией. «Донжуанский список я тоже составил: примерно восемьдесят дам».[105] А попадись ему эта запись тогда, когда Бродский был еще доступен, Андрей Басманов мог бы сгоряча и наломать дров, не подумав, что донжуанский список Бродского тоже был фиктивным, хотя и совершенно необходимым для создания легенды. Ведь был же донжуанский список у Пушкина. А это означало, что он со всей необходимостью должен был оказаться и у Бродского. Но и тут не обошлось без накладки.
Ведь автором «донжуанского списка» Пушкина был вовсе не Пушкин. Эту миссию взял на себя некто П. К. Губер (1886–1941), как видим, не доживший до того дня, когда его услуги могли быть востребованы еще одним «великим поэтом».
Что касается музы Бродского, она, в отличие от статуи шотландской королевы, была удалена с пьедестала уже по выходе сборника «Урания».[106]
Эта маленькая деталь дает ключ к шестому, самому читаемому сонету Бродского, ибо в нем пародируется стихотворение Пушкина (см. сноску 99). Пушкинская строчка: «Я вас любил. Любовь еще, быть может…», передана Бродским как: «Я вас любил. Любовь еще возможно…»[107] и т. д. За анализом шестого сонета Бродского, равно как и за анализом пушкинского оригинала, я отсылаю к мастеру этого жанра.[108] От себя могу лишь процитировать (по памяти) Ильфа и Петрова, где упомянут Остап Бендер, который за ночь сочинил «Я помню чудное мгновенье»[109] до последней запятой за вычетом музыки Глинки.
В сонете номер 7 мне хотелось бы прокомментировать последние две строки: «Кафе. Бульвар. Подруга на плече. / Луна, что твой генсек в параличе».[110]
Конечно, нужно обладать безграничной фантазией, чтобы представить себе «луну», повторяющую контуры «Генсека в параличе» или, наоборот, представить себе «Генсека в параличе», повторяющего контуры «луны». Но, возможно, Бродский даже не утруждал свою фантазию, a Генсек напросился сам собой, предложив рифму к слову «на плече». Но меня в этой строфе привлекло неуважительное отношение к Генсеку. Ведь не прошло и двух лет с того памятного дня, когда Бродский писал тому же Генсеку прощальное письмо (см. главу 10), в котором своими словами передал первую строку шестого сонета к Марии Стюарт.
Я уже готова была закончить разговор о сонетах Бродского словами А. Штоля о том, что адресат этих сонетов есть не реальная историческая личность, а некий образ Мари, зачем-то Бродскому нужный (то же касается второго адресата, Марины Басмановой, добавлю я от себя. –
