Непредсказуемый Берестов - [64]

— Это тебе на память.

Когда нога была забинтована и первый испуг у Женьки прошел, он сказал:

— Саш, а не очень болит. Щипет только.

— Щипет от йода. В общем, считай, что тебя собака покусала, — он засмеялся. — Ты по чужим огородам лазал? Или в сад за яблоками?

— Не, не лазал.

— А я лазал. Любил эту работу… Драли меня собаки!.. Много моего мяса у них на зубах осталось…

Но Женьке теперь не до Сашиных воспоминаний.

— А в госпиталь меня не заберут, Саш?

— Ты что? С такой царапиной? И вообще, в санбат тебе соваться никак нельзя. Кто ты такой? В том-то и дело, что никто. Морковка и все! Хорошо, что мы с тобой при такой работе, ушли, и нет нас, и не маячим на глазах. Командира, брат, подводить нельзя. Узнают в дивизии, не посмотрят, что комиссар полка, влепят на всю катушку… Какой же тут госпиталь?

— И как же теперь? До конца войны прятаться будем?

— Э, брат, это дело не простое. Тут волынки много. Я тебе скажу по секрету: наш Ратов только в бою орел… Ну да не нам с тобой разбирать. О ранении никому не похвались, смотри.

— А чем тут хвалиться? — искренне удивился Женька. — Тоже скажешь…

— Вот такой разговор люблю.

Женька помолчал, подвигал ногой. Тугая повязка почти совсем сняла боль в щиколотке. И снова слух стал ловить недалекие редкие разрывы снарядов, посланных с наших батарей…

— Жидковато… — недовольно проговорил Саша. — Лежи тут! — сказал он и вдруг о быстротой кошки бросился обратно на холм, оставляя за собой взрыхленный лыжами снег. Через минуту Женька потерял его из виду, а через пять Саша уже катился с холма как большой снежный ком. То ли заметили немцы его, или так, по наитию, но снова засвистело, заныло над головой, и разрывы мин короткими белыми гроздьями взметнули снег у самого подножия холма.

— Ложись! — успел на бегу крикнуть Саша.

Комья земли и снега осыпали подбежавшего Зайцева, и он с лета накрыл собой Женьку. И вдруг — тишина. Внезапный минометный шквал оборвался. Но Зайцев не двигался. Женька копошится под его огромным тяжелым телом.

— Саш, Саш! — кричал он. — Ты что молчишь?

Зайцев наконец поднял голову. Все лицо его, глаза, рот, нос забиты снегом. Он отплевывается, мотает головой.

— Ну, гады, сейчас вам вольют микстуру! — со злостью процедил сержант.

И верно — земля вокруг начинает дрожать от взрывов.

— Вот теперь порядок! — радостно кричит Саша. — А то взяли манеру: чуть что, минами людей закидывать. Паразиты! — И он, довольный, смеется, стряхивая с себя комья снега.

И Женька почему-то решил, что сейчас самый подходящий момент задать Саше вопрос, который давно мучил мальчишку.

— Саш, а ты этого командира разведчиков, капитана Калашникова, знаешь?

— Учителя-то? Встречались. А тебе зачем?

— Может, его попросить?.. Ну, насчет меня…

Саша удивленно таращит на Женьку глаза.

— С какого якова? Он тебя сроду не видел и знать не знает. Ты, брат, того… Тебе случайно голову не задело?

Теперь Женька сидел безвылазно в землянке. Голову ему, конечно, не задело, а вот нога болела. Бинты прилипали к глубокой ране, впивались в мясо, и при перевязке приходилось их долго смачивать водой, чтобы отлипли. Саша принес из медпункта белый стрептоцид. Ранку засыпали, как глубокую канавку — стало посуше.

— Слышь, Жень, а ты ее не забинтовывай, — посоветовал Саша.

— А как же?

— Пусть, как на собаке заживает. С воздухом.

Шутка шуткой, а «собачий» метод помог, и ранка скоро затянулась корочкой.

Мещеряков все, конечно, узнал от Саши. Разговор состоялся при кухне. Комиссар лично снимал в этот день пробу. Делал он это прямо у котла, на глазах бойцов.

— Зайцев! А где парень-то? — спросил Мещеряков, видя, что сержанту заправляют кашей второй котелок.

Пришлось рассказать, повиниться. Конечно, Саша мог бы и соврать, но не умел. А если чего не умеешь, не старайся — все равно не получится.

— Как бы заражения не было. Может, укол? — забеспокоился комиссар.

— Зачем он нужен? Снег ведь. Земли ни крошки. Никакого столбняка! Гарантия!

— Смотри, Зайцев, будет тебе гарантия…

Саша улыбнулся:

— Дальше фронта не пошлют.

— Так-то оно так. А парнишка пусть сидит дома.

— Это ясно, товарищ старший политрук.

— Разыщи агитатора, может, книжки у него найдутся… Пусть парень хоть каким полезным делом займется.

Саша сделал обиженный вид:

— Выходит, что боевая работа ему без пользы?

— Зайцев, Зайцев, сколько тебе лет?

— Ясно! Молчу. Будут книжки!

9

Февраль сорок второго дошел до середины. Дивизия уже полтора месяца стояла перед обороной немцев. С каждым днем крепчали морозы. Ждали наступления, готовились к нему все — от самого командующего и до Женьки Берестова, который вообще был никем в этом огромном, бушующем океане войны…

Зимняя дорога, проложенная когда-то тракторами c волокушами, а теперь укатанная и утоптанная, была удобна для езды и хождения.

Но Саша и Женька не выходили на дорогу. Они шли на своих «сибирках» обочиной, иссеченной следами лыж. У Саши за спиной телефонный аппарат, а Женька, впряженный в санки, тянул на них две катушки телефонного кабеля…

— Устал? — спросил Саша.

Женька промолчал. Работа сегодня и впрямь была не из легких. Да что теперь говорить…

Ни Саша, ни Женька даже не услышали приближения автомашин, идущих по дороге, — уж больно бесшумно катили они по утрамбованному зимнику. И обогнали разведчиков.