Неправильное воспитание Кэмерон Пост - [123]

Шрифт
Интервал

– Это очень необычно. – Джейн тоже встала. – Я лишь однажды такое видела, еще в коммуне. Не могу поверить, что у меня нет с собой фотоаппарата.

Мы с Адамом продолжали медленно отодвигать крышку люка, она немного поддалась, потом еще чуть-чуть, и наконец мы увидели темное небо и чернеющую землю, на которую быстро опускались белые снежинки – летели они куда проворнее, чем во время метели. Белоснежный снег разбавлял этот непроглядный мрак.

– Да, – сказала Джейн позади нас. – Это снежная гроза.

– О боже, да поняли мы уже, – не выдержал Адам. – Перестань без конца повторять «снежная гроза».

Но небо отомстило ему за Джейн. Раздался оглушительный удар грома, и буря взяла нас в кольцо. Грохот отзывался у нас внутри, отражался от стен, молния прорезала небо серебряной линией, такой острой и зубчатой, словно биение больного сердца на мониторе. Следующая вспышка осветила покрытую снегом землю, полыхнула по миллиону невероятно ярких и белых кристаллов и, отразившись от них, исчезла, а затем все снова погрузилось во мрак. Каждая новая вспышка сопровождалась громким треском и яркими всполохами. Один из них на мгновение выхватил из небытия огромную сосну с тяжелыми от снега ветвями, а потом погрузил ее обратно во мрак. Раскаты грома не утихали ни на минуту, а снег все кружил и кружил, отчего казалось, что воздух становится плотнее. Мы молча смотрели, не в силах оторвать взгляда. Никогда в своей жизни я не видела ничего столь же величественного.

– Не могу поверить, что у меня нет фотоаппарата, – повторила Джейн едва ли не с благоговением.

– Тебе бы все равно не удалось это передать, – утешила я. – Только пропустила бы все, возясь со своими кнопками.

– Рик вернулся, – раздался голос Адама, и я посмотрела в том направлении, куда был устремлен его взгляд. Две едва различимые оранжевые точки – фары – приближались к «Обетованию», к нам.

– Я действительно хочу бежать с тобой. – Джейн взяла меня за руку. – Я серьезно. Я сделаю все что нужно.

– Ладно, – ответила я.

– Вы двое не собираетесь ведь смыться без меня? – спросил Адам, обнимая нас обеих. – Пусть даже я слабо верю, что мы когда-нибудь решимся.

– Решимся, – сказала Джейн.

– Плана у меня нет, – сказала я. – Я знаю кое-кого, кто смог бы нам помочь, если нам удастся их найти. Но это все. – Я подумала о Марго, о деньгах, которые она прислала мне на Рождество, о недосягаемой Линдси и о Моне Харрис, которая училась теперь неподалеку, в колледже Бозмена. И почему-то я вспомнила об Ирен Клоусон. Сама не знаю почему.

– Тогда мы их найдем, – сказала Джейн. Мне нравилась ее уверенность.

– Я могу предложить вам свою потрясающую красоту, – начал Адам. – И глубочайшее понимание гендерных ролей. Визионерское, так бы я это назвал.

– У меня есть травка, – продолжила Джейн, и мы все рассмеялись, как бывает, когда пытаешься храбриться перед лицом чего-то пугающего.

Оранжевые огни были совсем рядом. За летними домиками можно было различить силуэт неуклюжего прямоугольника, продиравшегося сквозь метель. Преподобный Рик отважно вез манну небесную, разложенную по плоским коробкам с надписью «пицца», своим измученным этим днем ученикам.

– Нам лучше вернуться, – подвела я итог. – Прежде чем они начнут нас искать.

Глава 19

Марк Тернер не вернулся в «Обетование Господне». Ни по прошествии двух недель. Ни через месяц. Никогда. По крайней мере, никогда на моей памяти. Преподобному Рику и Адаму пришлось упаковывать его вещи, чтобы отправить их в Кирни, штат Небраска. Адам так и не получил свою бритву назад – не то чтобы он на это очень рассчитывал. Она исчезла, впрочем, как и сам Марк. Мы тоже собирались последовать за ним.

Вскоре после инцидента с Марком (именно так его называли теперь все, кроме меня, Джейн и Адама) прикатил какой-то мужик проверять «Обетование»: классы, спальни – все. Он представлял некий отдел, раздающий лицензии таким школам, как наша. Потом приехали еще двое и тетка. На ней был костюм сливового цвета и золотисто-сливовый шарф в тон – помню, я тогда подумала, что тетя Рут назвала бы его «отлично скомбинированным нарядом». Все остальные, мужчины, я имею в виду, были при галстуках. Все они работали в разных официальных органах. По большей части они запирались в кабинете Рика, но один из них решил побеседовать с учениками. Двадцать минут на каждого, входить по одному в порядке очереди. Передо мной у него побывала Эрин, но я не успела расспросить ее, что там и как. Мы встретились с ней в коридоре перед классом, где он устроился, но даже словом не перемолвились.

Сначала он мне понравился, таким он был заурядным, профессиональным, что ли, никаких тебе психологических подковырок, не то что все эти консультанты, хотя, возможно, он им и не был. Он представился, но я напрочь забыла его имя. Мистер Мне-надо-задать-вам-несколько-вопросов из отдела по делам семьи и детства, так его, наверное, звали. Он начал с самых обычных вопросов: «Как часто вы питаетесь? Сколько часов в день вы тратите на учебу, считая выполнение домашней работы? Сколько времени занимают другие виды внеклассной деятельности? Считаете ли вы контроль за учащимися во время внеклассной деятельности достаточным?» Следующие несколько вопросов были уже не такими тривиальными: «Чувствуете ли вы себя в безопасности, оставаясь ночью в своей комнате? Чувствуете ли вы себя в безопасности рядом с сотрудниками или другими учащимися? Проявляют ли они агрессию по отношению к вам?» Костюм говорил


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.


Замри

После смерти своей лучшей подруги Ингрид Кейтлин растеряна и не представляет, как пережить боль утраты. Она отгородилась от родных и друзей и с трудом понимает, как ей возвращаться в школу в новом учебном году. Но однажды Кейтлин находит под своей кроватью тайный дневник Ингрид, в котором та делилась переживаниями и чувствами в борьбе с тяжелой депрессией.


Аристотель и Данте открывают тайны Вселенной

Аристотель – замкнутый подросток, брат которого сидит в тюрьме, а отец до сих пор не может забыть войну. Данте – умный и начитанный парень с отличным чувством юмора и необычным взглядом на мир. Однажды встретившись, Аристотель и Данте понимают, что совсем друг на друга не похожи, однако их общение быстро перерастает в настоящую дружбу. Благодаря этой дружбе они находят ответы на сложные вопросы, которые раньше казались им непостижимыми загадками Вселенной, и наконец осознают, кто они на самом деле.


Скорее счастлив, чем нет

Вскоре после самоубийства отца шестнадцатилетний Аарон Сото безуспешно пытается вновь обрести счастье. Горе и шрам в виде смайлика на запястье не дают ему забыть о случившемся. Несмотря на поддержку девушки и матери, боль не отпускает. И только благодаря Томасу, новому другу, внутри у Аарона что-то меняется. Однако он быстро понимает, что испытывает к Томасу не просто дружеские чувства. Тогда Аарон решается на крайние меры: он обращается в институт Летео, который специализируется на новой революционной технологии подавления памяти.


В конце они оба умрут

Однажды ночью сотрудники Отдела Смерти звонят Матео Торресу и Руфусу Эметерио, чтобы сообщить им плохие новости: сегодня они умрут. Матео и Руфус не знакомы, но оба по разным причинам ищут себе друга, с которым проведут Последний день. К счастью, специально для этого есть приложение «Последний друг», которое помогает им встретиться и вместе прожить целую жизнь за один день. Вдохновляющая и душераздирающая, очаровательная и жуткая, эта книга напоминает о том, что нет жизни без смерти, любви без потери и что даже за один день можно изменить свой мир.