Неправильное воспитание Кэмерон Пост - [121]

Шрифт
Интервал

– Сильно ударилась, торопыга?

Я улыбнулась:

– Все нормально. А ты как?

– Бывало получше.

Он взял меня под руку, и остаток пути до хлева мы проделали так. Было приятно.

Внутри оказалось холодно, с сеновала тянуло сыростью. Мы сбились в кучу и сунули ноги под одеяла, которые припрятали там еще с осени. Было темно, несколько ламп внизу не могли осветить даже лужайку. У меня болели голова и бедро в том месте, где я на него приземлилась, покрасневшие руки совсем заледенели – просто жалкий обломок. Все мы были жалкими обломками.

Какое-то время мы молча курили, передавая друг другу косяк, но, когда до прихода оставалось несколько затягов, Джейн сказала:

– Я и не догадывалась, что Марку нужно бриться.

– Нет. – Адам забрал у Джейн самокрутку и изящно зажал ее меж тонких пальцев. – Он весь покрыт пушком, этот Марк, словно персик. Это была моя бритва. Из моего косметического набора. Хорошая тяжелая бритва, не какая-нибудь одноразовая. Отец подарил ее мне на день рождения в прошлом году. Я иногда брил ей ноги, но, конечно, сейчас придется об этом забыть, раз уж Лидия объявила крестовый поход против женственных парней. – Он затянулся, затем выдохнул, не дожидаясь, пока дым наполнит его легкие, и быстро сказал: – Вы не подумайте, что я собрался ей пользоваться. Я вообще не знаю, где она сейчас. Лидия унесла ее с собой вчера вечером, после того как помогла мне прибраться в комнате.

– Сочувствую, – сказала я.

– И я, – откликнулась Джейн.

Адам продолжал:

– Отбеливатель был повсюду. Должно быть, Марк открыл полную бутылку, потому что там, блин, целое озеро растеклось по полу. Наверное, под кроватями или еще где до сих пор немного осталось. Я ведь слышал шум, понимал: что-то тут не так, а потом почувствовал запах, но это было в полусне, знаете, как это бывает, когда ты только проснулся и еще ничего не соображаешь. И тогда я спустил ноги на пол, а он был мокрый, даже скорее липкий, словно наступил в лужу в носках.

Мы с Джейн молча кивали. А что тут скажешь? Адам передал мне косяк для последней затяжки. Я с радостью приняла его, потому что теперь хоть было чем занять руки.

– Одежда на нем вся промокла, наверное? – спросила Джейн. – Ну, из-за того, что он там лежал в отбеливателе?

– Он был голый, – сказал Адам. – Совершенно, абсолютно голый. Я едва не споткнулся об него, когда брел к выключателю, а потом, когда свет зажегся, я уже понимал, что все очень плохо. Он лежал лицом вниз, так что я не мог видеть его… ну понимаете… – Он молча покачал головой. – Его член. Я должен взять себя в руки и выговорить чертово слово. Член. Я не мог его видеть, поэтому не знал, что он с собой сделал. Достаточно и того, что он валялся голый на полу посреди гребаного озера отбеливателя. Прошло еще секунды четыре, прежде чем я увидел кровь, сочившуюся в отбеливатель. Тогда я и отправился за Риком. Я решил, что, может, он пытался выпить эту дрянь или перерезал себе вены, что-то такое. Я не сомневался, что он окочурился. Ни секунды. Я и сказал Рику: «Марк умер. Мертвый Марк лежит на полу в нашей комнате». – Он замолчал, переводя взгляд с меня на Джейн и обратно. – Пипец, да?

– Нет, – ответила я. – А что еще ты мог подумать?

– Ну я… даже не знаю. – Адам потянул за нитку, торчавшую из одеяла, и начал обматывать ей палец, пока кончик совсем не покраснел. – Я сегодня разговаривал с его отцом. Они вам об этом сообщили?

Мы отрицательно покачали головами.

Адам отпустил нитку, взял у меня бычок и положил его на кончик языка. Он всегда так делал.

– Я думал поехать в больницу, но его отец не захотел, чтобы кто-то из нас там был. Он отправил Рика обратно, как только приехал из аэропорта. Но позже он говорил со мной по телефону, поблагодарил меня: «Спасибо за то, что ты сделал для Марка. Мы будем вспоминать о тебе в наших молитвах. Пожалуйста, помолись и ты за Марка». Вот что он мне сказал. Слово в слово.

– Но подумай, в каком состоянии его сын, – заметила Джейн.

– И кто же довел его до этого состояния? – усмехнулся Адам. Он встал и несколько раз пнул плотно слежавшееся сено. – Отец отсылает его сюда, грозя, что он, как и прочие содомиты, попадет в ад, если не исправится. И парень изо всех сил старается. Но мы-то знаем, что ему это не удастся, потому что это невозможно, и тогда сынок решает, что нужно просто оттяпать тот орган, который создает проблемы. Отличный план, папаша.

– Ты прав, – согласилась Джейн. – Это полный пипец. Но только не для его отца. Он свято верит в то, что делает, видит в этом единственный способ спасти сына от геенны огненной.

Рот Адама все так же кривился в ухмылке, но голос почти сорвался на крик:

– Да, но почему бы не спасти его прямо сейчас? Почему, вместо того чтобы заставлять его отхватить себе яйца, не попытаться заставить себя отказаться от своей гребаной системы убеждений?

– Потому что для этих людей все обстоит иначе, – спокойно сказала Джейн. – Все это – цена, которую мы должны заплатить за наше вечное спасение, и нам следует радоваться, принося нашу жертву.

– Благодарю тебя, матушка мудрость, – сказал Адам. – Что бы мы делали без твоей проницательности.

Его слова задели Джейн за живое, но она быстро овладела собой, что не укрылось от Адама, потому что он сказал:


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.


Замри

После смерти своей лучшей подруги Ингрид Кейтлин растеряна и не представляет, как пережить боль утраты. Она отгородилась от родных и друзей и с трудом понимает, как ей возвращаться в школу в новом учебном году. Но однажды Кейтлин находит под своей кроватью тайный дневник Ингрид, в котором та делилась переживаниями и чувствами в борьбе с тяжелой депрессией.


Аристотель и Данте открывают тайны Вселенной

Аристотель – замкнутый подросток, брат которого сидит в тюрьме, а отец до сих пор не может забыть войну. Данте – умный и начитанный парень с отличным чувством юмора и необычным взглядом на мир. Однажды встретившись, Аристотель и Данте понимают, что совсем друг на друга не похожи, однако их общение быстро перерастает в настоящую дружбу. Благодаря этой дружбе они находят ответы на сложные вопросы, которые раньше казались им непостижимыми загадками Вселенной, и наконец осознают, кто они на самом деле.


Скорее счастлив, чем нет

Вскоре после самоубийства отца шестнадцатилетний Аарон Сото безуспешно пытается вновь обрести счастье. Горе и шрам в виде смайлика на запястье не дают ему забыть о случившемся. Несмотря на поддержку девушки и матери, боль не отпускает. И только благодаря Томасу, новому другу, внутри у Аарона что-то меняется. Однако он быстро понимает, что испытывает к Томасу не просто дружеские чувства. Тогда Аарон решается на крайние меры: он обращается в институт Летео, который специализируется на новой революционной технологии подавления памяти.


В конце они оба умрут

Однажды ночью сотрудники Отдела Смерти звонят Матео Торресу и Руфусу Эметерио, чтобы сообщить им плохие новости: сегодня они умрут. Матео и Руфус не знакомы, но оба по разным причинам ищут себе друга, с которым проведут Последний день. К счастью, специально для этого есть приложение «Последний друг», которое помогает им встретиться и вместе прожить целую жизнь за один день. Вдохновляющая и душераздирающая, очаровательная и жуткая, эта книга напоминает о том, что нет жизни без смерти, любви без потери и что даже за один день можно изменить свой мир.