Неправильное воспитание Кэмерон Пост - [120]
Рик и в самом деле был очень хорош собой, а в тот момент его лицо сияло нездешней красотой, возможно потому, что он не пытался защищаться. Бывают моменты, когда воздух словно вибрирует от эмоций, нервы оголены, а порог чувствительности снижается почти до нулевого, тогда в руках и ногах ощущается нестерпимый зуд, желание немедленно что-то предпринять.
Даже сейчас я не могу объяснить этого. Я встала и неловко обняла его. Мне пришлось склониться над ним, потому что он сидел; выглядело, конечно, по-дурацки. Через несколько секунд он встал и обнял меня в ответ.
В конце концов он отступил на шаг или два и, придерживая меня за плечи, сказал:
– Все шиворот-навыворот. Я пришел сюда, чтобы тебя приободрить, а это ты меня утешаешь.
– Ничего, мне теперь правда лучше.
– То, что ты расстраиваешься из-за Марка и задаешься вопросом, изменит ли это происшествие нашу жизнь в «Обетовании», правильно. Но я не могу тебе сказать. Мы позволим Христу привести нас к нашим ответам. В час сомнений нет лучшего советчика, ты согласна?
– Конечно, – ответила я, хотя вовсе так не думала. Он даже не пытался ничего мне объяснить, очевидно, он сам был растерян, начал плакать, стоило ему лишь признаться себе в этом, он не был уверен, сумел ли принести хоть какой-то мир моей душе, – вот почему я так сказала. Однако эти его слова были куда честнее всего, что они с Лидией, прикрываясь Христом, могли бы изобрести, чтобы справиться с ситуацией. Не стоило усугублять положение.
– Это многое для меня значит, – сказал он и снова притянул меня, чтобы еще раз обнять напоследок. – Спасибо, что разделила мой груз. Я знаю, тебе это нелегко.
– Это нелегко для всех нас. И мне не хуже, чем другим. Не я нашла его на полу.
– Благодарю за честность. Смелый ответ.
– Да. – Мне хотелось поскорее закончить разговор. Терпеть не могу такого в «Обетовании»: почему нельзя просто сделать что-то и знать, что другие тоже в курсе, без бесконечного обмусоливания темы?
– Ты еще о чем-нибудь хочешь меня спросить?
И вдруг, сама не знаю почему, я выпалила:
– Лидия действительно приходится вам теткой?
Его лицо исказила удивленная гримаса, но он тут же рассмеялся:
– Не ожидал. По правде говоря, так оно и есть. Джейн, должно быть, сказала тебе, да?
– Да. Сразу после того как я приехала сюда. Но я не знала, стоит ли ей верить.
– На этот счет – вполне. Лидия приходилась сестрой моей маме.
– Приходилась. Больше нет?
– Мама умерла несколько лет назад.
Я молча кивнула.
– Простите, – сказал я. Мне еще много чего хотелось бы знать о Лидии, о них двоих, о его мертвой маме, но время было не самое подходящее, да и Эрин влетела в комнату, не подозревая, что здесь кто-то есть.
– Ой, извините. Я вернусь, когда закончите, – сказала она, заметив Рика.
– Я думаю, мы уже закончили, верно? – Вопрос предназначался мне.
Я кивнула.
– Ты останься, а я пойду поищу Стива, – сказал он уже Эрин, стоя в дверях, затем слегка приобнял ее за талию. – Сегодня тяжелый день, верно?
Эрин кивнула, но развивать тему не стала.
– Встречаемся в часовне через двадцать минут, – сказал Рик, облокотившись на дверной косяк. Он бросил взгляд на свои простенькие часы, те, которые мне нравились: с белым циферблатом и полосатым коричневым с синим матерчатым ремешком.
– Да? – спросила я.
– Да. Лидия объявила об этом на кухне, – подтвердила Эрин.
Я перевела взгляд на Рика, он наклонил голову, прощаясь, улыбнулся, дважды похлопал по дверному косяку и вышел.
Эрин хотела поговорить о Марке, а я нет. Я мечтала лишь об одном: забраться в постель прямо в одежде и уснуть. А еще лучше, чтобы у меня под рукой оказались видеомагнитофон и стопка видео и я могла бы крутить их, кассету за кассетой. Подробностей Эрин не знала. Она лишь слышала, что Марк нанес себе какую-то травму, но сейчас его состояние стабилизировалось. Я не стала заполнять пробелы, потому что знала, что в конце концов это сделает кто-то другой. У меня больше не было сил обсуждать это.
Однако весь остаток дня прошел под знаком Марка. Вне установленного распорядка мы собрались в церкви – помолиться за Марка, его семью и за Адама, с которым нам не удалось ни словечком переброситься до начала службы. Потом мы молились за нас. Всем желающим было предоставлено слово, и, кроме меня и Джейн, почти все воспользовались своим правом что-то сказать. Когда настала очередь Дейна, он выглядел намного спокойнее, чем утром, и я задалась вопросом, не накачали ли его лекарствами. Идея Лидии держать в доме запас успокоительных «на всякий случай» казалась, на первый взгляд, смехотворной, но если подумать… Потом у нас было свободное время. Нормального ужина в тот день не было, потому что ученики, дежурившие по кухне, были отозваны раньше положенного. Преподобный Рик съездил к Эннис за пиццей – прощальный подарок от Марка, только вот повод был слишком трагический. Кто-то, вероятно Лидия, включил «Звуки музыки» в комнате отдыха. Это был один из трех нерелигиозных фильмов в видеотеке «Обетования», но я не могла насладиться им, когда вокруг меня – на полу, на диванах, везде – столько учеников с красными опухшими глазами то тяжело вздыхали, то ерзали на диване. В конце концов Джейн, Адам и я просто встали и ушли. Нам всем нужен был косяк. Без лишних слов мы взяли куртки и направились к хлеву. Падал снег. Бабуля назвала бы такой «уютным тихим снежком». Жирные хлопья медленно кружили в воздухе. Земля по-прежнему была покрыта довольно-таки толстой коркой, но первое весеннее солнце припекало весь день, и все вокруг таяло. Тропинка, скованная льдом под слоем воды, была до ужаса скользкой. Не сделав и нескольких шагов, я не удержалась и звучно шлепнулась, отчего мои бежевые брюки мгновенно намокли. Адам схватил меня за локоть, приподнял и сказал:
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.
После смерти своей лучшей подруги Ингрид Кейтлин растеряна и не представляет, как пережить боль утраты. Она отгородилась от родных и друзей и с трудом понимает, как ей возвращаться в школу в новом учебном году. Но однажды Кейтлин находит под своей кроватью тайный дневник Ингрид, в котором та делилась переживаниями и чувствами в борьбе с тяжелой депрессией.
Аристотель – замкнутый подросток, брат которого сидит в тюрьме, а отец до сих пор не может забыть войну. Данте – умный и начитанный парень с отличным чувством юмора и необычным взглядом на мир. Однажды встретившись, Аристотель и Данте понимают, что совсем друг на друга не похожи, однако их общение быстро перерастает в настоящую дружбу. Благодаря этой дружбе они находят ответы на сложные вопросы, которые раньше казались им непостижимыми загадками Вселенной, и наконец осознают, кто они на самом деле.
Вскоре после самоубийства отца шестнадцатилетний Аарон Сото безуспешно пытается вновь обрести счастье. Горе и шрам в виде смайлика на запястье не дают ему забыть о случившемся. Несмотря на поддержку девушки и матери, боль не отпускает. И только благодаря Томасу, новому другу, внутри у Аарона что-то меняется. Однако он быстро понимает, что испытывает к Томасу не просто дружеские чувства. Тогда Аарон решается на крайние меры: он обращается в институт Летео, который специализируется на новой революционной технологии подавления памяти.
Однажды ночью сотрудники Отдела Смерти звонят Матео Торресу и Руфусу Эметерио, чтобы сообщить им плохие новости: сегодня они умрут. Матео и Руфус не знакомы, но оба по разным причинам ищут себе друга, с которым проведут Последний день. К счастью, специально для этого есть приложение «Последний друг», которое помогает им встретиться и вместе прожить целую жизнь за один день. Вдохновляющая и душераздирающая, очаровательная и жуткая, эта книга напоминает о том, что нет жизни без смерти, любви без потери и что даже за один день можно изменить свой мир.