Непонятная война - [4]

Захаренко, тем временем, остановился покурить около спорт будки. Она смотрела на него изможденными глазами, и судорожно старалась вспомнить, хоть что-нибудь, предшествующее крикам вороны в разбомбленном здании.

— Шо смотришь, дочка? — спросил Захаренко

— Как вас зовут? — неожиданно прохрипела она.

— Сам прихожу. А тебе на что мое имя?

— Я не знаю, как к вам обращаться…

— На что тебе? — смачно затягиваясь и пытаясь сделать кольца дыма, пробормотал солдат. — Федором Васильевичем зови, если понадоблюсь

— Федор Васильевич, я не знаю кто я, кто вы и где мы находимся. Я не знаю, как здесь оказалась я и куда вы меня ведете, — истошным хрипом раздался ее голос, — я прошу вас, расскажите мне, я ничего не могу вспомнить.

— Слышь, какая умная. Вы все здесь ничего не знаете, а в Чернигове, оказываетесь случайно. Спасу от вас нет. Целыми толпами ломитесь из своей Белоруссии через нашу землю к Киеву, что бы оттуда — в Молдову, где вас цыгане эти не тронут. Что не выезд — то облава. Искать вас уже надоело! — докурив, пробормотал Захаренко. — Ты давай тут, сопли не разводи. Вам уже вера кончилась. Все не помните кто и откуда, а потом нашим моторщикам все докладываете.

— Я правда не знаю, кто я… — растерянно прошумела она, глядя, как Захаренко уже стучится в дверь, где было написано расписание выдачи лыжного оборудования.

— Разрешите войти — прозвучал грозным его бас. — Ребят, я тут вам еще одну привез.

— Да е-мое, каждый вечер Васильевич! — откинувшись на стуле и перемешивая чай, раздался голос Стопко. Он выглядел словно переросший от стероидов подросток с детским лицом. Из-за двери показалась еще одна мужская фигура, больше подобная на стереотипного солдата. Форма ему явно шла, и, возможно поэтому, он единственный не снимал ее в этой душной комнатушке, заваленной проводами, датчиками и маленькими экранами. Этой фигурой был Мартюк. Он, также как и Стопко, перемешивал ложкой сахар в огромной чашке. Ей показалось странным, что здесь, где, судя по всему, шла война, у солдата была обычная чашка с рисунком коровы из детского мультика. Мартюк прошелся вдоль стоящего посреди будки стола, и остановился в дверях, внимательно рассматривая новую посетительницу.

— Как тебя зовут, лупоглазая? — спросил он.

— Говорит, что не знает, — перебивая ее, сказал Захаренко.

— Ага. Не знает! — раздался звук с другого конца комнаты, сменяющий посербывание.

— Так в том то и дело, Стопко, говорит, что не знает!

— Не по правилам разговариваете, господин Захаренко! — вальяжно и надменно произнесло третье лицо, не замеченное ни ей, ни самим адресатом. В самом углу сидел Сибитов, раскачиваясь на стуле и перебирая в руках кубик Рубика, на котором отсутствовало половина цветных фрагментов. Он выглядел намного старше своих соседей по будке, но что-то детское и отталкивающее было в его взгляде, наклоне головы, позе, да и в принципе в нем. Он поднялся со стула, задержав его рукой от падения, и двинулся в ее сторону.

— С какой ты области? — спросил Сибитов, осматривая ее с ног до головы.

— Я не знаю, не знаю, не знаю. Я не знаю, кто вы, я не знаю кто я, я не знаю где мы… Я ничего не знаю, — забилась она в истерике

— Ну брось, брось… посидишь, немного поразговариваешь с нами — и вспомнишь! Вы все вспоминаете, да Стопко? — обратился он к уже успевшему подойти обратно к столу солдату.

— Вспомнит. Захаренко, ты что еще хотел?

— Нет. Я пойду ребят, — переваливаясь на другую ногу, ответил тот. Наверное, в роду Захаренко были люди с невероятной способностью — одновременно смотреть вперед и назад. Так ловко Захаренко умел переворачиваться в обратное направления. Он открыл дверь, и, буквально, через секунду раздался громкий хлопок, окативший потоком холодного воздуха.

Она стояла на пороге маленькой темной комнатушки, пропитанной мужским перегаром и теплым излучением от работающих приборов. В таком помещении, больше похожем на баню, чем на стратегический центр воюющего поселения, еще более смешным был внешний вид Мартюка. Именно он и обратился к ней первым, после ухода Захаренко.

— Фамилия, имя, отчество?

— Я не знаю…

— Дата и год рождения?

— Я не знаю…

— Страна и адрес проживания?

— Я не знаю…

— Цель прибытия в Черниговском военном округ?

— Я не зна…

— Да все ты знаешь! Хватит дуру валять! — не выдержав, прикрикнул Сибитов. — Каждый божий вечер к нам приходит по пять, десять, двадцать таких, которые ничего не знают! Если бы было можно, так вашу границу давно б с землей сравняли, а вас всех — к нам в цеха, чтобы хоть немного поработали, а не поныли…

— Я действительно ничего не знаю…

— Так, ясно. Сегодня значит, ничего не знаешь, а, если ночь посидишь в карцере — на завтра знать будешь?

— Я не знаю…

— От, дурная баба! — не отрываясь от монитора радара, сказал Стопко.

— Так а я ж, про что! добавил Сибитов. — Давай поступим так: сейчас мы тебя в карцер, сидишь ночь — вспоминаешь — депортируем к своим, сами там пекитесь в своей Беларуси. Не вспоминаешь — к нашим — там тебе сразу память вернут. Идет?

— Я не знаю…

— Мартюк!

— Эй…

— Вызывай обратно Захаренко, пусть тот ее в ночник определит.

5

В двухстах метрах от будки моторщиков, в общажной комнате Остапенко, стоял на коленях и по-детски плакал Захаренко, сжимая в руках письмо из родного Донецка. Это когда то в 2016 были интернет, скайп и мобильные телефоны. За пять лет непонятной войны неизвестные противники и известные союзники вычеркнули эти понятия из жизни людей. Электричества часто не было, зарядки на последних моделях телефонов вскоре сели, в ноутбуках и планшетах перегорели блоки питания, а все сети и вовсе перестали существовать. Человек забыл о существовании некогда всемирной паутины, и вернулся, к точному и вневременному письму. Письма, как и 70 лет назад, начали объединять людей на расстоянии, сокращая их пути до несколько недель, пока не придет новая почта. Одно из таких писем, сейчас и держал в руке семьянин, отец троих детей Федор Васильевич Захаренко.