Неожиданные люди - [103]
Сержант блаженно затянулся и с улыбкой покрутил головой.
— А-а… Как мама по головке погладила.
Ягодкин достал из кармана гимнастерки карандаш, записную книжку и, разломив ее на чистой странице, сказал:
— Надо вас переписать для порядка. Так, сержант Голуб… имя, отчество?
— Иван Васильевич, — с готовностью откликнулся сержант.
Ягодкин своим каллиграфическим почерком начертал: «Личный состав Первого отделения топовзвода: 1. Голуб Иван Васильевич…» И как бы между прочим спросил:
— Откуда сами?
— Казанский я, товарищ младший лейтенант, — сказал сержант так радостно, как будто принадлежность к «казанским» была чем-то исключительным. — А тот вон — вологодский, — сержант кивнул на длиннолицего, во все глаза смотревшего на командира. — Тишкин его, Матвей… Слышь, как тебя по батюшке?
— Митрофаном батьку звали, — сказал длиннолицый, напирая на «о».
Ягодкин записывал.
— А тот вон, — сержант перевел глаза на молчаливого усача, — Жмакин, Максим Осипыч. Орловский он. — И добавил неслышно для Жмакина: — От самого Бреста с дивизионом сюда пробивался. Мужик что надо и топоинструмент знает. — Сержант подался к Ягодкину и, обдав его ухо горячим дыханием, шепнул: — Немцы у него дом сожгли, жену и двух ребятишек порешили, собаки…
Ягодкин поднял сочувственный взгляд на Жмакина. Управившись с теодолитом и сложив его в ящик, Жмакин возился с мерной лентой, раскручивал ее, счищая ржавчину, и от всей его кряжистой, широкогрудой фигуры, от неспешных, уверенно-твердых движений корявой руки, с сухим, наждачным, звуком трущей длинное стальное полотно, исходила спокойная мужичья сила.
— Извините за вопрос, сами-то вы отколь будете? — с почтением спросил Тишкин, потягивая папиросу.
— Из Ленинграда я, товарищ Тишкин. Кончил военно-топографическое и вот… получил первое назначение.
— Не обстрелян еще, стало быть?
— Что значит «не обстрелян»? — недопонял Ягодкин.
— Ну, значится, не воевал ешшо?
— А-а… нет, нет, — Ягодкин смутился и кашлянул.
— Наголодовались там от-ка? — снова спросил Тишкин, положив в костер сухую веточку.
Ягодкин усмехнулся:
— Да если бы не армейский паек, давно бы ноги протянул.
— А мать-отец живы-здоровы?
— Не болтай, Тишкин! — осадил его сержант.
Ягодкин улыбнулся:
— Да ничего… Родители мои живы… Так, кто там у нас еще? Писаренко, кажется?
— Писаренко Николай Григорьевич, — подсказал сержант.
Ягодкин записал и, пряча книжку в карман, услышал сзади шум шагов.
— Борща уже нема, товарищ командир, — вынырнув из-за плеча Ягодкина, сказал Писаренко и поставил перед ним аппетитно дымящий котелок. — Кулеш только остался. Кулеш жирный, товарищ командир. — Он протянул ему пайку хлеба. — А ложка у вас е?
— Есть-есть, — сказал Ягодкин, вытаскивая из-за голенища дюралевую ложку.
Он был голоден и с жадностью накинулся на кулеш. Вскоре он, однако, опомнился и, с трудом сдержав себя, стал есть неторопливо, истово, мысленно подражая в этом отцу, который даже в самые голодные дни блокады не набрасывался на паек, а ел всегда с толком и расстановкой. Время от времени Ягодкин поглядывал на красноармейцев, но всякий раз убеждался, что никто на него не обращает внимания, даже Тишкин, который, отвернувшись к костру, глядел на котелок с закипающей водой и все подкидывал в огонь чурочки. Сержант, положив на колено тощую планшетку, что-то писал на тетрадном листке, кажется письмо, и его лицо, багровое в отсвете костра, выражало тихую, сосредоточенную грусть. За спиной все еще возившегося с лентой Жмакина, с удовольствием кхакая, орудовал топором маленький проворный Писаренко — вырубал визирные колышки. А по сторонам сгущалась тьма, наваливалась плотной тишиной; свежий запах невидимого леса смешивался с дымным запахом костерка, и Ягодкину вдруг показалось, что никакой войны, страданий, смерти нет, что кругом надежно простирается мир, и они, собравшиеся здесь, у костра, никакие не воины, а просто группа охотников, с ночевкой забравшихся в лес. «Да-а, если б это было так», — с разочарованным вздохом подумал Ягодкин и, отставляя на траву пустой котелок, спросил сержанта:
— Вы уже, наверное, знаете… Завтра мы идем на привязку позиций артполка.
— Так точно! — повернул к нему голову сержант. — У нас все готово…
— Товарищ командир, — окликнул его Писаренко. — Скильки нам кольев треба? Мабуть, штук двисти?
— Думаю, что достаточно, — сказал Ягодкин.
— Ну добре, — согласился Писаренко и опять затюкал топором.
От костра тянулась к Ягодкину волосатая рука Тишкина, державшая копченый котелок и побитую кружку.
— Чайку вот попейте, — сказал он и поставил полный котелок к ногам командира.
— Спасибо, — сказал Ягодкин, беря у него кружку и зачерпывая красного, как вино, кипятку.
— Со смородинным листом заместо чаю, — как бы извиняясь, пояснил Тишкин и отодвинулся на место, незаметно прихватив с собой порожнюю посуду.
Ягодкин осторожно отхлебнул из горячей кружки. Чай, испускавший тонкий лесной аромат, был превосходный.
Сидевший напротив Жмакин, сделав движение рукой в карман, неожиданно подался вперед и, неласково глянув из-под низких бровей на Ягодкина, положил ему на колено огрызок сахара с вцепившимися в него крошками табака. Ягодкин посмотрел на сахар, посмотрел на Жмакина, с прежним нелюдимым видом вернувшегося к работе, и растроганно пробормотал:
КомпиляцияСодержание:СЕРДЦЕ ПОМНИТ (повесть)ПЛЕВЕЛЫ ЗЛА (повесть)КЛЮЧИ ОТ НЕБА (повесть)ГОРЬКИЙ ХЛЕБ ИСТИНЫ (драма)ЖИЗНЬ, А НЕ СЛУЖБА (рассказ)ЛЕНА (рассказ)ПОЛЕ ИСКАНИЙ (очерк)НАЧАЛО ОДНОГО НАЧАЛА(из творческой лаборатории)СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ СТАТЬИ:Заметки об историзмеСердце солдатаВеличие землиЛюбовь моя и боль мояРазум сновал серебряную нить, а сердце — золотуюТема избирает писателяРазмышления над письмамиЕще слово к читателямКузнецы высокого духаВ то грозное летоПеред лицом времениСамое главное.
Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».