Неожиданные люди - [102]

Комдивизиона отложил листок приказа на угол ящика и, подняв на Ягодкина глаза, секунды две смотрел на него тем оценивающим, недоверчивым взглядом, каким глядят на новичка, прежде чем взять его на опасное дело. Потом сказал, бросив в тишину землянки басовито-хриплые, неохотные слова:

— Ваша задача на завтра — привязать боевой порядок артполка.

Комдивизиона скользнул скучающим взглядом по карте и потянулся к толстому граненому карандашу. Ягодкин, тотчас же с готовностью шагнув вперед, склонился над столом, прижав мешающие руки к бедрам.

— Артполк дислоцируется здесь, в лесу. — Командир очертил карандашом воображаемый круг на карте. — Вам надлежит скоординировать все батареи, НП и пункты сопряженного наблюдения дивизиона. Задача ясна?

— Так точно! — дернулся Ягодкин, вытягиваясь в струну и думая в ту минуту, как лихо он это проделывает.

Взгляд, которым его смерили, показался Ягодкину одобрительным, и он не заметил, как губы командира слегка шевельнулись в мгновенной усмешке.

— Адъютант!

Из глубины землянки вынырнула долговязая фигура лейтенанта с заспанным лицом.

— Слушаю, товарищ комдив! — Адъютант небрежно щелкнул каблуками, сделав вид, что вытягивается.

— Командира топовзвода Ягодкина отвести к его красноармейцам, накормить и устроить на ночлег!

— Есть! — Адъютант козырнул и, разворачиваясь к дверям, вдруг свойски подмигнул Ягодкину.

Подхватив у порога вещмешок, Ягодкин поспешил за адъютантом, чьи сапоги в гармошку мелькали вверх по земляным ступенькам.

«А комдив ничего… боевой», — радостно думал Ягодкин, следуя за адъютантом по лесной тропе, накрытой дымчатыми сумерками. Справа, за толпой берез, угасал закат, обдавая бледные стволы нежным малиновым отсветом. Ягодкин вспомнил подмигивание адъютанта, ожидая, что тот заговорит с ним, но лейтенант, как видно, и не думал о нем. Он шел той преобразившей его бодрой и ладной походкой, какой до войны прохаживались по Невскому молодые командиры. Может быть, он хотел стряхнуть с себя сон неторопливой прогулкой. Он шел и насвистывал «Катюшу». Тропа вдруг повернула влево и раздвинулась в полянку. На краю поляны горел неяркий костерок, прикрытый шалашом, и вокруг полулежало и сидело, несколько красноармейцев. Заслышав шаги на тропе, один из них проворно обернулся и, вскочив, скомандовал:

— Встать! Смирно!

Красноармейцы поднялись и выстроились, косясь на подавшего команду сержанта.

Подойдя, адъютант положил ладонь на спину смущенно улыбнувшегося Ягодкина и, выдвинув его слегка вперед, не без торжественности сказал:

— Представляю вам командира вашего взвода младшего лейтенанта Ягодкина! — Он прошелся строгим взглядом по серьезным лицам красноармейцев и уже другим, дружеским тоном прибавил: — Сержант Голуб, накормите младшего лейтенанта и устройте ему ночлег…

Сержант, молодой, по виду бравый парень, еще больше выкатив грудь и глаза, собрался что-то гаркнуть в ответ, но Ягодкин упредил его, торопливо и по-граждански неуверенно скомандовав:

— Вольно, вольно… Можете заниматься своими делами…

Красноармейцы неспешно подались к костру, и тотчас раздался лихой тенорок сержанта:

— Писаренко! Сбегай за ужином для комвзвода. Одна нога чтоб тут, другая там!

Юркий, маленький красноармеец отпрянул от костра и, рысцой перебежав поляну, скрылся за деревьями.

Адъютант легонько шлепнул Ягодкина по плечу:

— Ну! Счастливо, — и, без улыбки уже, подмигнув ему, ушел.

Ягодкин шагнул навстречу сержанту, поджидавшему его у костра, и, сняв с плеча вещмешок, опустился на траву. Сержант присел рядом, улыбаясь, заговорил:

— А насчет ночевки не тревожьтесь, младший лейтенант. Нас в блиндаже четверо. Потеснимся, найдем для вас место.

— Ничего, ничего, — пробормотал Ягодкин, доставая пачку папирос.

Он отчего-то стеснялся двух сидевших возле шалаша красноармейцев. Один из них, пожилой усач, с хмурым, неприветливым лицом, выставив перед собой подошвы огромных ботинок и постелив на колени тряпицу, возился с теодолитом, что-то там подкручивал и протирал красновато поблескивающее стекло объектива. На вновь прибывшего он не обращал, казалось, никакого внимания. Другой, тоже немолодой, худой и длиннолицый, сидя на корточках и с хрустом разламывая хворост, подкладывал аккуратные палочки в костер, а сам смотрел на Ягодкина, и его большой полуоткрытый рот и немигающие круглые глаза выражали непосредственное, детски-наивное любопытство, которое он сам не замечал. Скрывая неловкость, Ягодкин потянулся к ним с надорванной пачкой, сказал:

— Закуривайте.

Усач, не отрывая глаз от инструмента, сунул руку за спину, достал дымящийся окурок махорочной цигарки и, затянувшись, положил его на место. Длиннолицый, помедлив, наклонился к Ягодкину и, стеснительно вытянув папироску, с интересом осмотрел ее, потом сунул в рот и прикурил горящей веточкой.

— Эх, давненько папирос не пробовал! — сказал сержант и, оттопырив толстый мизинец, осторожно, как хрустальную, извлек из пачки «беломорину». — Ленинградские? — уважительно спросил он Ягодкина, разглядывая зеленоватый оттиск букв на толстом мундштуке.

— Фабрика Урицкого, — уточнил Ягодкин, разминая папиросу и закуривая, хотя ему хотелось не курить, а есть. — Работает там один старичок дегустатор — большой мастер своего дела. Благодаря ему и папиросы такие вкусные.