Неосторожный гений - [12]

- У вас же убираются, - улыбнулась я.

- Доброе утро, доктор, - поприветствовал Антонас, - Я так решил, мне нечем себя занять и я подумал, что надо убраться. Если честно, санитарки не очень чисто убирают. Дай, думаю, подмету, полы помою, мелочи всякие расставлю, все будет мне занятие.

- Молодец, Антонас. Но, позволь, тебя прервать. Я нашла тебе занятие. Сейчас пойдем в кабинет изотерапии. Попытаешься нарисовать того человечка, который тебе являлся. Он, кстати, больше не приходил?

- Пока нет. Но я хорошо его помню. Не знаю, смогу ли я нарисовать, но буду стараться, - Антонас выставил в ряд последнюю коробочку, то ли с мылом, то ли еще с чем и отправился мыть руки.

От стерильной белизны палаты, от ряда коробочек, рассортированных по цвету и величине, расставленных в соответствующем порядке, с соблюдением идеальной симметрии, психическим здоровьем не веяло. Антонас старательно пытался систематизировать свой быт, настолько, чтобы ничему нерегулируемому не было в нем места. Как эпилептик, страдающий провалами в памяти, компенсирует этот недостаток идеальным порядком. Может из-за провалов в памяти он и затеял все это? Чтобы знать, что он делал, пока был в беспамятстве? Пока нет автоматизма коробочку ту или иную на место он не поставит… остальные мысли пронеслись в голове быстрее вихря, мне стало все понятно, я похвалила Антонаса за такую хорошую систему слежения за самим собой.

- А у вас раньше были провалы в памяти? - спросила я по дороге в кабинет.

- Нет. Только когда ужасно напивался. Как обычно бывает, как напьешься и не помнишь, что вечера творил. Такое у всех по молодости бывает, - Антонас мне подмигнул.

- Не правда ваша, - насупилась я, - Я на студенческие попойки не хожу… Да, и вообще. Я ваш доктор, так что попрошу без разнообразных подмигиваний, и прочего.

Антонас несколько погрустнел.

В кабинете изотерапии было тихо, пахло красками и пастелью. На мольберте был чистый лист, на столе валялись обычные альбомы для рисования.

- Выбирайте себе бумагу и чем будете рисовать. Мне важно, чтобы вам было удобнее как можно точнее изобразить того человечка, - сказала я.

Антонас тут же подставил стул к мольберту, взял из шкафа акварель, фломастеры и уголь.

- И прямо можно рисовать? - уточнил он.

- Ну, я бы ограничила вас во времени на три часа.

- За три часа я должен его всего нарисовать? - удивился больной.

- Ну, всего не всего, но хотя бы все важное. Не старайтесь сделать из рисунка что-то эпическое. Рисуйте точнее, но проще.

Судя по виду Антонаса, он совсем запутался.

- Нарисуйте уж хоть что-то, - я села на стул от бессилия.

Больной медленно кивнул и принялся за работу. Он не использовал карандаши, основные линии наносил испачканными в угле пальцами.

Характерная деталь: многие больные, которых я видела, орудовали пальцами вместо кистей или карандашей. Виктор говорил, что так проще нащупать образ, картина не материальна, а в момент ее создания важно трогать руками, то, что рисуешь.

Только через два часа работы с углем, когда Антонас больше напоминал шахтера в забое, чем художника, больной приступил к раскрашиванию. Здесь он уже орудовал кистью не жалея акварели быстро выкрасил все почему-то светло-голубой краской. Фломастерами он стал рисовать тут же, какие-то мелкие детали, прикладываясь то к акварели, то снова к фломастерам. В положенные три часа он уложился, осталось даже 10 минут, на то, чтобы что-то доделать.

Со счастливой, детской улыбкой на лице он подозвал меня. Я все время наблюдала, как он работал, делала необходимые пометки, теперь подошла посмотреть, на что же мой подопечный потратил три часа.

Зрелище меня впечатлило. Иначе я сказать не могу. Увидев картину, первое мое желание было грохнуться в обморок, а желательно в кому, а еще лучше, чтобы тут же меня поразила молния и биологическая смерть. Потом я позавидовала золотым рыбкам, чья память держится 10 минут. Я теперь уже вряд ли смогу забыть ту картину.

В центре шедевра располагалась отлично, во всех подробностях, как натуральная, прорисованная бутылка водки. Ее в себе сжимали пальцы-веточки коричневого цвета, небрежно "накиданные" фломастером. Рядом с бутылью был граненый стакан, который сжимали уже другие пальцы-веточки. Стакан был словно настоящий и жидкость в нем тоже. Тени были очень грамотно наложены, но человечка на картине не было. Мы потратили три часа бесценной жизни на то, чтобы нарисовать бутылку водки со стаканом. Осознание сего факта меня сбило с толку.

- А где человечек? - немея, спросила я.

- Вы же сказали нарисовать самое главное! - парировал Антонас.

Я почувствовала, что сейчас из глаз брызнут слезы или я разрожусь безудержным хохотом.

- Спасибо, Антонас, идите в палату.

Больной ушел. Даже доктору показывать было бы стыдно. Засмеет, как пить дать. Я стояла перед картиной в полном недоумении. Засунув руки в карманы, я недолго покачалась с носка на пятку. Неприятное ощущение скользнуло по пальцам лево руки - бумажка. Новое послание. Я мелко задрожала. Как они появляются в моих карманах?

Бумажка тут же была развернута самым резким и безжалостным образом. Иначе я бы просто не решилась ее прочесть.