Неортодоксальная. Скандальное отречение от моих хасидских корней - [97]
Полли, чьи золотистые волосы каскадом спадают на загорелые плечи, по секрету сообщает мне, что тоже росла на пособии — в бедной запущенной Юте, с матерью, вступившей в «Свидетели Иеговы», и отцом, вечно сжимавшим в дрожащем кулаке дозу кокаина.
— Ты? — говорю я с недоверием. — Но ты выглядишь так, будто все тебе дано от рождения.
— Так оно только последние семь лет, — говорит она. — Когда мы открыли шоколадную фабрику, мне казалось, что небеса просто омыли нас счастьем. Но я всегда знала, что придет мое время, понимаешь? Я ждала, когда настанет мой черед, когда мне воздастся за все те годы, что я провела, наблюдая, как богачи предаются радостям роскошной жизни. Так в итоге и случилось, но до того, кажется, прошла вечность.
Мне едва за двадцать. Кто знает, что случится в следующие десять лет? Даже если мне придется десять лет сносить тяготы и нищету, все равно есть шанс, что произойдет чудо — такое, какое случается с людьми вроде Полли, которые заслуживают счастья. Не могу же я исключить такую возможность?
— Ты должна сама на это настроиться, — мудро изрекает белокурая дива. — Я много лет вопреки всему верила, что меня ждет успех. Я до сих пор каждый день просыпаюсь с мыслью, что лучшее еще впереди. Если веришь вопреки всему, мечты сбываются. Так уж Вселенная устроена.
Несмотря на то что религию Полли тоже оставила в прошлом, она все равно во что-то верит. Можно ли вообще выжить без веры, каким бы ярлыком та ни была означена? Похоже, что, как бы ни складывалась твоя жизнь, без веры не удержаться на плаву и не добиться успеха.
Но чего именно я хочу добиться? Неужели я действительно хочу отказаться от своей жизни ради той, которой живут эти женщины? Так уж ли отличается жизнь этих домохозяек от моей? Если не считать очевидных вещей вроде больших домов и дорогой одежды, эти женщины во многих смыслах такие же заложницы, как и я. Все мы пришли в колледж Сары Лоуренс с одной целью — найти себе отдушину.
Пары джинсов или дизайнерских очков слишком мало, чтобы я чувствовала себя довольной. Да, эти вещи радуют, но мне хочется добиться чего-то, оставить свой след в этом мире. Дыру размером с кратер, как я написала в своем эссе при поступлении в колледж. Возможно, меня ждет нужда, но я никогда и не стремилась к жизни в роскоши. Роскошь вынуждает грешить, говорил Зейде, потому что делает нас ленивыми и расслабленными, размягчает наши кости и притупляет наши умы.
Бунтари существовали и до меня. Во времена моего детства тут и там попадались те, кто открыто нарушал правила, и все их обсуждали. Но где они сейчас, те мятежники? Никто не знает. Они уходят из общины, чтобы ходить по клубам, пить и употреблять наркотики, вести себя недопустимым образом, но в такой жизни нет менухас нефеш, нет умиротворения. Зейде говорил мне, что умиротворение — это самое важное, чего можно достичь в жизни, что в нем весь секрет счастья. Не думаю, что он сам считал, что достиг такого умиротворения, но, возможно, хотя бы к нему приблизился. У каждого свой путь, говорил он. В какой стороне мне искать мир для самой себя?
Зейде провел всю жизнь, стремясь к архавас адейес[241] — расширить горизонты ума. Как же мне расширить свои горизонты в мире, столь тесном и снаружи, и изнутри?
В начале весны 2009 года Эли уезжает на неделю, и я впервые оказываюсь в доме одна. Если я не смогу протянуть неделю самостоятельно, то вряд ли смогу всю жизнь прожить, полагаясь только на себя, поэтому морально настраиваю себя, что все получится. Я всегда немного стыдилась своих кошмаров; с приходом темноты я стучу зубами от страха при любом шорохе или скрипе и до самого рассвета лежу без сна, вцепившись в одеяло.
Я склоняюсь к мысли, что из-за своей тревожности не смогу жить одна. Я убеждена, что, будучи хрупкой женщиной, да еще и с ребенком, не протяну без того, кто сможет меня обеспечить. Как я позабочусь о сыне, если заболею? Кто поможет мне, если не муж? Неужели ради одной только свободы я смогу отказаться от нынешней жизни в стабильности?
Но когда днем в шабат я сижу на лужайке у дома в окружении соседей и слушаю их пустые пересуды, то вспоминаю о зияющей пропасти, которую представляет собой моя жизнь, о жгучем голоде, который, если его не утолять, разъедает меня изнутри. Я думаю, что лучше уж бояться и быть одинокой, чем умирать здесь от тоски. Я думаю, что и Вселенная об этом знает. Я думаю, что создана для другой жизни.
В последнее время я часами сижу среди библиотечных стеллажей и размышляю о своем будущем. Глядя на книги, выстроившиеся на полках, я вспоминаю, с каким наслаждением читала в детстве, скольким рисковала ради знания и как удовольствие от чтения перевешивало страх. Меня изумляло, насколько уверены были эти писатели в своем незыблемом праве высказывать свои идеи в любой подходящей форме и изливать на бумагу свои самые сокровенные мысли, тогда как в моей жизни не было ни дня, когда не приходилось бы что-нибудь скрывать.
Как же я устала стыдиться своего истинного «я». Как утомилась от всех этих лет, которые провела, притворяясь набожной и коря себя за неверие. Я хочу быть свободной — и физически, и во всех остальных смыслах: хочу принимать себя такой, какая я есть, и не бояться показать свое истинное лицо миру. Хочу стоять на этой библиотечной полке, среди этих писателей, для которых возможность быть собой — это неотъемлемое право с рождения.
