Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов - [112]
Остается назвать еще кожаные солдатские ботинки на двойной кожаной подошве, резиновые сапоги и, наконец, резиновые галоши огромных размеров. Завозилась еще подошвенная кожа, довольно плохая, хлопчатобумажная ткань, ходившая у нас под названием «хаки» из-за ее цвета…
Были еще инструменты: пилы, топоры, лопаты. Из них заслуживали внимания превосходные лопаты, напоминающие известные в горном деле так называемые гамбургские, подборочные и в то же время пригодные для земляных работ, как штыковые, скажем, для рытья канав и выкапывания грядок.
Хорошими были и пилы для распиливания дров одним человеком. Топоры были хуже русских.
1945
Весна победы. Капитан Бурдин
Наконец прошла последняя военная зима и наступила желанная весна Победы, весна великой Победы русского народа над кровавыми немецкими собаками, над дурачьем, мнившим себя умниками и рвавшимся к мировому господству, к тому, чтобы сидеть наверху, сосать кровь из всех народов Земли и думать, что они — избранный Богом народ.
Бандитский кровавый рейх истекал черной кровью, но еще был жив. Были живы и собачьи главари и похожий на борзого пса с усиками и косым черным клоком (Гитлер. — Ред.), свисающим подобно собачьему уху на один глаз, и толстый пузатый бульдог (Геринг. — Ред.), и маленький хромой обезьяномордый шпиц (Геббельс. — Ред.), и мрачномордый главарь гестаповских собак (Гейдрих, которого с 1942 г. заменил Мюллер. — Ред.), и все другие ГГГ…
Они еще огрызались, и иногда это у них получалось. Крепко они огрызнулись в Арденнах, заставив американцев просить у Сталина срочной помощи.
Но война велась уже далеко за нашими границами. Отгремели бои в Будапеште, на Балатоне, в Кюстрине. Конец ее уже был виден, приближался на глазах, и никакие силы уже не могли ни предотвратить, ни даже приостановить этого, хотя бесноватый фюрер все еще надеялся, что американцы и англичане вот-вот поссорятся с русскими, перестанут кормить их свиной тушенкой, и вот тогда Гитлер союзников стукнет лбами и победит.
Наступила весна и на холодной Колыме, в суровом северном крае. Пригревало солнце, текло с крыш, и вырастали на краях их по вечерам длинные сосульки-сталактиты.
Обзорная карта из отчета ГУС ДС МЦМ Верхнеколымского райГРУ «О работе Омчакской тематической структурно-геологической экспедиции на Наталкинском и Омчакском золоторудных месторождениях в 1954–1956 гг.», которую возглавлял Всеволод Володин.
Я готовился к новой, опять стотысячной съемке на площади, где на шесть лет раньше такую же геологическую съемку производила партия Николая Павловича Резника с прорабом Юрием Владимировичем Климовым. Теперь сочли, что их работа была недостаточно хороша, что она не соответствует стотысячному масштабу, и что ее следует сделать заново.
Работа предстояла на правом берегу вверху Кулу и ниже — Колымы. Кулу омывает эту площадь с запада и с севера, а ниже ее впадения, вернее, слияния с Аян-Юряхом, Колыма ограничивает ее с северо-востока. Принимая во внимание такую исключительно удобную ситуацию, когда больше половины границы площади (проектировавшейся работы) составляли две сплавные реки, из которых одна являлась продолжением другой, партию решили оснастить кунгасом с тем, чтобы база ее была передвижной, перемещающейся вниз по течению реки, а для передвижения вдали от реки дать ей только пару лошадей. Работа проектировалась двумя отрядами: геолого-съемочным, пользующимся для передвижения внутри района лошадьми, и поисковым, сплавляющимся на кунгасе от ручья к ручью и проделывающим маршруты по долинам притоков Кулу и Колымы.
Площадь, которую нужно было исследовать, была большая — 1300 км>2. Поэтому в состав партии кроме основного исполнителя геологической съемки, которым является всегда начальник партии, вводился еще прораб, техник-геолог Лепихин. Прорабом-поисковиком намечался наш старый знакомый Петр Иванович Авраменко. Были подобраны и рабочие — кладовщик, уже известный нам Чебудаев, возчик, тоже знакомый — Бекашев, работавший у меня в прошлом году и вообще знакомый еще по одной встрече в ноябре 1939 года, когда мы с братом Волей, отправившись на охоту с рудника «Бутугычаг» на устье ручья Террасового, увидели склад перевалочной базы прииска «Дусканья», который охранялся как раз этим самым татарином Бекашевым. Были еще трое рабочих — Ручка, известный Петру Ивановичу по Санга-Талону, чуваш Лукьянов и украинец Карпенко. Промывальщиком попросился в нашу партию помощник шлифовальщика Малыгин.
Кунгас, который нужен был нам для работы в течение всего лета, взялся построить П. И. Авраменко при помощи Малыгина, Лукьянова, Карпенко и Ручки. Они и приступили к этому в начале мая, отправившись с необходимыми лесоматериалами на Кулу и открыв там верфь недалеко от барака, в котором жил прораб, руководивший окончанием постройки моста через Кулу. Наша строительная бригада одновременно заложила постройку двух кунгасов, так как второй нужен был для партии Павла Николаевича Котылева, которая должна была работать на левом берегу Кулу.
Так выглядела типичная ночевка геологов в 30–50-е гг. Справа П. И. Авраменко. Фото 1957 г.
Авраменко мне потом рассказывал о постройке кунгаса. Начал он ее со сбора материала для сооружения шпангоутов — планок, которые на лодках подобны ребрам, так как имеют полукруглую форму, и к ним крепятся узкие доски. На кунгасах шпангоуты имеют иную форму, потому что днище у них плоское, а борта вертикальны. Поэтому шпангоуты здесь имеют прямоугольную форму. Изготавливаются они из пней лиственниц умеренной толщины с корневищами. Пни раскалываются так, чтобы разделить корневище, каждое из которых вместе с частью пня составляют одно целое. Из них и делают угольники, необходимые для соединения дна и бортов кунгаса. Они и являются основой судна, его скелетом. Затем сколачивают плоское днище судна, прикрепляют к ним угольники — шпангоуты, а к последним уже пришивают борта кунгаса.
