Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том I - [20]

Взяв себя в руки, Катя сравнительно быстро успокоилась и заторопилась домой. На работе, в связи с мобилизацией, дел было много. Да и ребята дома одни брошены. Как-то там Эла с малышами управится? Нюра (домработница) в последнее время стала к своим обязанностям плохо относиться.

Вернувшись с вокзала к подводе, ожидавшей ее на площади, Катя отвязала лошадь и вскоре уже ехала по дороге к Александровке, оставляя за собой столбик пыли.

Недели через две она получила наконец первое письмо от Бориса и перевод на 1000 рублей. Он писал, что получил какие-то подъемные, чуть ли не полторы тысячи. На 300 рублей подписался на заем, 200 рублей оставил себе, хотя, как он сообщал, он даже и не представлял, на что ему деньги понадобятся, так как их снабжали всем, вплоть до папирос, а тысячу рублей отправил ей. Письмо ее немного огорчило. Она предполагала, что военная служба мужа начнется в Нальчике или где-нибудь на Северном Кавказе, но как было видно из штемпеля, письмо отправлено откуда-то из-под Москвы. Из его содержания Катя поняла, что Борис находится в какой-то вновь формируемой части, что часть эта проходит одновременно и обучение, и что там, откуда он послал письмо, они долго находиться не будут, а поедут куда-то дальше. Узнала из этого письма она также и о том, что теперь Борис будет служить хирургом в медсанбате. Она не знала, что это за учреждение, и это вызвало беспокойство.

Почти одновременно с получением письма мужа, она получила вызов из военкомата. На следующий день, зайдя к Майскому военкому майору Еременко, она получила от него аттестат на 800 рублей, что означало, что из зарплаты Бориса ей ежемесячно будет выдаваться военкоматом 800 рублей.

Получив такую солидную материальную поддержку, Катя успокоилась. По ее расчетам, вместе с ее заработком этих денег будет семье вполне хватать.

Правда, сводки Информбюро, которые теперь слушали все с большим вниманием, были весьма неутешительные. Пока они говорили о том, что Красная армия оставляет город за городом и отходит все дальше от наших границ вглубь страны. Об истинных размерах нашего поражения по этим сводкам судить было, конечно, нельзя, но все уже начинали понимать, что эта война не кончится так скоро, как надеялись. И что, если победа, о которой в своей речи говорил Молотов, и придет, то она достанется нелегко и, конечно, не «малой кровью» и не «на чужой территории», как когда-то обещал Клим Ворошилов.

Из станицы призывали все больше народа. Призвали и молодых, ранее под всяким предлогом бронированных заводом и колхозом, и людей более пожилого возраста.

Все меньше оставалось мужчин в станице, все больше ложилось тягот и работы на плечи оставшихся женщин, стариков и подростков.

То же произошло и с Катей Алешкиной. Призвали в армию начальника кадров Ставицкого, и как-то само собой его обязанности легли на Алешкину. Эта работа потребовала так много времени, что дома Катя бывала только по ночам.

Крахмальный завод, несмотря на то, что количество рабочих сократилось почти вдвое, продолжал работать с прежней мощностью.

Катя аккуратно, почти еженедельно писала мужу, причем в своих письмах, стремясь сохранить бодрость его духа, почти совсем не сообщала о тех трудностях, которые свалились на нее в связи с дополнительной работой по кадрам, ни о затруднениях со снабжением, главным образом продуктами, которое с каждым днем становилось все ощутимее.

От Бориса после первого письма недели через две пришло еще одно. Из него было видно, что он служит где-то под Ленинградом, и его часть ведет жестокие бои с рвущимися вперед полчищами фашистов, и что ему, как врачу-хирургу, приходится очень много работать. Сообщал он также, что пока здоров, ни в чем не нуждается, и что гражданскую одежду, в которой он был призван в армию, он, как и многие другие, отправил домой. Кстати сказать, этой одежды Катя так и не получила. Как стало известно уже после войны, все посылки были задержаны в городе Тихвине и достались немцам, захватившим этот город.

После этого в течение почти двух месяцев от Бориса не было никаких вестей.

Это тревожило, и по ночам Катя часто плакала, скрываясь от ребят.

Теперь, по новой своей должности завотделом кадров, она стала заведующей и спецотделом, и это заставляло ее часто выезжать в районный центр – поселок Майское. Там по служебным делам, да и по личным, ей приходилось бывать в райвоенкомате, и она ближе познакомилась с военкомом Еременко. Тот, гораздо лучше осведомленный в военных делах, успокаивал молодую женщину, старался оказать ей возможную поддержку. Утешая ее по поводу долгого молчания мужа, он рассказал ей то, что было известно пока еще далеко не всем. Рассказал, что фашистам удалось, сломив сопротивление Красной армии, успешно продвигаться в двух направлениях – к Москве и Ленинграду. Что основные железные дороги, соединявшие эти два города, уже перерезаны немецкими войсками, и что связь с Ленинградом и обороняющими его частями Красной армии очень затруднена. Это было слабым утешением, но все же оно поддерживало силы Кати.

Поддерживало ее силы и то, что работы и обязанностей у нее становилось все больше и больше – не хватало дня и ночи. Как зав. спецчастью она была связана с райотделом НКВД и получала от них дополнительные задания по проверке жителей станицы. В районе усиливался бандитизм, видимо, развивали свою деятельность вражеские агенты, которые до сих пор сидели, притаившись. Времени у Кати о том, чтобы думать о себе, почти не было. Требовали заботы и дети. Ведь самой старшей Эле исполнилось всего 13 лет, и, хотя она и являлась основной помощницей матери, но положиться на нее целиком было все же нельзя.