Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том I - [88]

– По тревоге вышли из казармы за полторы минуты, от лица службы объявляю роте благодарность.

Надо было присутствовать при этом, чтобы увидеть и понять, с какой неподдельной радостью и гордостью эта сотня молодых ребят, уже наученная отвечать на всякие приветствия, согласованно дружно гаркнула:

– Служим трудовому народу!

После этого Константинов сам скомандовал «вольно!» и громко сказал старшине:

– Хорошо постарались, товарищ Белобородько, отведите роту в казарму. Завтра подъем в 8 часов.

Долго еще после этой тревоги курсанты перешептывались, лежа в постелях, и на все лады хвалили своего настырного старшину.

Эта последняя тревога происходила уже после возвращения той части полка, которая находилась в боях на границе.

В марте месяце 1930 года, когда снег кое-где начал подтаивать и образовывать большие лужи, за ночь покрывавшиеся еще довольно прочным ледком, произошла общая полковая тревога. Причем на этот раз она проходила по всем боевым правилам. Об ее времени и начале не знали не только курсанты-красноармейцы, но даже все средние командиры, до командира роты включительно.

Как и предыдущие, подъем по тревоге происходил почти в полной темноте. Горела только одна маленькая лампочка на столе у дежурного. Дежурные всех рот были связаны телефоном со штабом полка, сигнал тревоги передавался специальным звонком, и дежурный без какой-либо команды обязан был немедленно поднять всех людей по тревоге. Средние командиры жили в специальном городке, расположенном несколько в стороне от казарм, около штаба дивизии. К каждому командиру был прикреплен связной, который по тревоге должен был одеться быстрее всех, добежать до квартиры командира, разбудить его, вернуться и встать в строй. Естественно, что на роль связных старшина назначал тех, кто занимал первые места в соревнованиях по сбору по тревоге. Среди таких оказался и Алешкин, он был назначен связным к командиру взвода Новикову.

В эту тревогу, одевшись, он чуть ли не первым выскочил из казармы и помчался к дому, где жил комвзвода. Рядом с ним, впереди и сзади него бежали связные других рот и взводов.

Достаточно было легкого стука в окно, чтобы разбудить Новикова. Увидев освещенное луной лицо Алешкина, Новиков махнул ему рукой, и Борис помчался обратно. Он успел подбежать к строящейся роте в тот момент, когда из казармы выбегал последний курсант. А почти следом за ним прибежал и командир взвода Новиков. Он был одет и заправлен так, как будто бы и не ложился спать. Осмотрев бойцов своего взвода, он подошел к появившемуся на плацу командиру роты и что-то тихо доложил ему. Почти сейчас же к Константинову подошли с докладом командиры 2 и 3-го взводов. После этого тот подбежал к командиру полка Родионову, стоявшему посреди плаца.

Потом оказалось, что рота одногодичников на этой первой полковой тревоге была второй по скорости явки: первое место заняла полковая школа. Но это случилось только единственный раз. Во всех последующих полковых и дивизионных тревогах, а они происходили довольно часто, первая рота (одногодичники) 5-го Амурского полка всегда занимала первое место.

В этот раз после сбора по тревоге командир полка заставил несколько раз промаршировать полк вокруг плаца. В последующем были и такие тревоги, когда полк и даже вся дивизия совершали 3–5, а затем и 10-километровые марши. Производили погрузку и выгрузку в вагоны. Направлялись на стрельбище, где производили стрельбу и т. п.

Глава третья

Надо сказать, что дивизия, ее части и штаб возвращались в Благовещенск с границы не все сразу. Первым прибыл политотдел дивизии во главе с комиссаром Щелоковым. Ознакомившись с находившимся в казармах пополнением и проведя дивизионное партийное собрание, он на нем подробно рассказал о событиях на КВЖД и о той роли, которую в этих событиях сыграла 2-я Приамурская дивизия, удостоенная второго ордена Красного Знамени.

Щелоков занялся и самодеятельностью. Просмотрев номера, которые давались в обоих полках, он остался ими не доволен и предложил создать одну эстрадную группу из обоих полков – 5-го и 6-го с тем, чтобы она давала действительно интересные, злободневные постановки типа «Синей блузы».

Руководителем он рекомендовал курсанта-одногодичника из 6-го стрелкового полка, некоего Сафронова. До армии он служил артистом какого-то московского театра. Предложил Сафронову самому подобрать необходимый коллектив из числа курсантов-одногодичников обоих полков. Нечего и говорить, что в числе желающих были такие «старые синеблузники», как Борис Алешкин, Павлин Колбин и Николай Першин. Яков Штоффер был зачислен штатным художником и декоратором. Музыкантом назначили курсанта 6-го полка. До призыва он учился в консерватории и с роялем обращался как с игрушкой. Он мог моментально, по одному намеку мелодии подобрать не только весь мотив, но и аранжировать его, сопроводив аккомпанементом любой сложности. К сожалению, мы не можем привести его фамилию, в воспоминаниях Бориса, которыми мы пользуемся, она не сохранилась. Предположительно его звали Рязанов, в дальнейшем мы так и условимся его называть. В 5-м Амурском полку Колбин, до призыва работавший в газете «Красное Знамя», отличался удивительной бойкостью пера. Он был в состоянии моментально по любому поводу сложить весьма гладкие и содержательнице стихи. Кроме того, он умел отлично компоновать, вставляя в свои сочинения отрывки из произведений известных авторов.