Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том I - [28]

В России, и именно на Дальнем Востоке, они жили уже чуть ли не полвека и никуда уезжать не хотели.

Сама хозяйка (вдова) тоже давно уже жила в городе. Еще в прошлом столетии отец ее мужа построил этот дом, после его смерти они продолжали им владеть. Муж ее, мобилизованный каким-то белогвардейским правительством Приморья, погиб в бою. Она осталась одна, не имея никакой специальности. Доходы от дома были так малы, что на них существовать было нельзя. Предприимчивая женщина занялась разведением свиней. Этим делом, кстати сказать, начинал заниматься ее покойный муж. Сейчас в ее хлевушках находилось штук десять свинок. Продажа их мясникам-китайцам давала солидный доход, хотя содержание животных и требовало труда.

Разумеется, все это Борис узнал не сразу.

В тот день, когда он явился со своими вещами, его только познакомили с соседями, еще раз обговорили условия найма, и хозяйка снова показала ему комнату.

Весь разговор с ним как хозяйкой, так и ее жильцами велся по-польски. Он старался отвечать односложно или как можно более кратко. Когда же ему приходилось произнести более длинную фразу, он говорил ее по-русски, ссылаясь на то, что за время долгой жизни среди русских почти позабыл польский язык.

Хозяйка, действительно, поставила в комнату железную кровать – с довольно вычурными спинками, на очень тоненьких ножках и очень узкую. Уместиться на ней вдвоем было совершенно невозможно. Борис привез со своего склада несколько досок, сколотил из них щит и уложил его на эту кроватку. Площадь постели расширилась, получилось некоторое подобие двуспальной кровати. Застлал он ее шкурой медведя и одеялом. В этом и заключались все его приготовления к приему жены.

Наконец, наступил этот знаменательный день. Поезд из Шкотово приходил в 12 часов дня.

Стоял ясный морозный день, было около 5 градусов мороза, выпавший несколько дней тому назад снежок хорошо покрыл улицы города, и извозчики перепрягли своих лошадей в маленькие изящные саночки.

Вообще-то, по городу на санях ездили редко, и прокатиться в них составляло большое удовольствие.

Еще утром Борис предупредил свою хозяйку о том, что сегодня приедет его жена и что он уезжает на вокзал ее встречать. Выйдя на Китайскую улицу, он нанял извозчика, лошадь которого ему показалась особенно бойкой и ухоженной.

Оставив извозчика на вокзальной площади и приказав ему дожидаться, сам он пошел через здание вокзала на перрон, чтобы встретить свою Катю, приезжавшую к нему теперь уже навсегда.

Поезда пришлось ждать более получаса, и эти полчаса показались Борису целой вечностью. Но вот, наконец, показался пыхтящий паровоз, а за ним серо-зеленоватые вагоны дачного типа, которые теперь ходили по Сучанской ветке. В окне одного из вагонов, медленно прокатившемся мимо Бориса, он увидел улыбающееся лицо Кати.

Он подбежал к этому вагону, быстро забрался в него и, протискиваясь через толпу проходящих пассажиров, добрался до купе, в котором сидела, обложенная узлами, Катя. Он бросился к ней с поцелуями, но она, дав себя кое-как чмокнуть, не то в щеку, не то в нос, видимо, страшно смущаясь любопытных взглядов, бросаемых на них проходящими по проходу вагона пассажирами, торопила его:

– Ладно, ладно, Борька! Бери вон тот узел, там перина и подушки. А этот узел с одеждой и корзинку я сама понесу. Пойдем скорее, а то еще в тупик увезут.

Взвалив на себя, хотя и легкий, но очень громоздкий узел, с трудом протискиваясь в проходе и дверях вагона, Борис облегченно вздохнул, когда, наконец, очутился на перроне. Следом за ним вышла Катя.

Через несколько минут, кое-как уместившись в крошечные узенькие извозчичьи санки, поставив корзинку в ноги и уложив узлы на колени, так что над ними возвышались только их головы, они тронулись в путь.

Лошадка извозчика бежала хорошо, санки на обледеневшей мостовой раскатывались, кренясь то в одну, то в другую сторону, грозя вытряхнуть своих пассажиров.

Катя впервые в жизни ехала на таких санках на извозчике и, уцепившись обеими руками за свои узлы, видимо, основательно побаивалась, как бы не вылететь вместе с ними на землю. Поэтому, преодолев стеснение и робость, она прижалась к Борису, а тот, держась левой рукой за металлическую спинку саней, правой, обхватив гибкий стан своей любимой, все крепче прижимал ее к себе. От быстрой езды, встречного ветра и морозца оба они раскраснелись и когда, войдя на крыльцо, встретили увидевшую в окно их хозяйку, то поразили ее своей молодостью, свежестью, юностью, так и брызжущим из них счастьем.

Пани Ядвига не выдержала и, обняв Катю, поцеловала ее.

– Сердечне витам пан Бардцо пшиемно знать сем паней, проше, проше! – говорила она, силясь помочь растерявшейся Кате внести ее вещи. Борис, протиснувшись вперед, кое-как составил фразу:

– Моя малженка по польску не разуме. Она россиянка.

– Ниц, ниц, розуме! – продолжала говорить Ядвига, пока Борис открывал дверь своей комнаты.

Когда Борис и Катя остались одни, он схватил ее, приподнял с пола и стал целовать в губы, в глаза, щеки, в лоб, волосы и во что придется.

Она, смеясь, отбивалась от него и говорила:

– Да подожди ты, ненормальный! Вот дурак, дай хоть раздеться-то! Давай устраиваться, а потом я есть хочу! Где мы обедать будем?