Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том I - [24]

В коммерческом отделе, к которому относился склад Бориса Алешкина, кроме него коммунистов не было. Начальник этого отдела (в прошлом коммерческий директор этого крупного частного торгового предприятия) первое время к молодому десятнику относился с большим недоверием. Однако после неоднократных бесед с Антоновым и после того, как он сам побывал на складе и лично убедился в образцовом порядке хранения и отпуска материалов, которые «этот мальчишка» сумел установить, а также и в том, что Алешкин относится к порученному делу с энтузиазмом и чувством ответственности, свое мнение о нем переменил.

На совещании коммерческого отдела в конце первого месяца работы Бориса, Черняковский хвалил его и ставил в пример заведующим другими складами.

Через некоторое время о Борисе Алешкине, как о способном молодом работнике, узнал член правления треста, ведавший вопросами финансов и снабжения, а следовательно, и коммерческим отделом, некто Мерперт. Он пожелал увидеть Бориса. Проговорив с ним около часа и убедившись, что этот молодой человек достаточно грамотен, неплохо знает лесное дело и, по-видимому, обладает незаурядными организаторскими способностями, пообещал ему, что если он и дальше так будет работать, то на лесном складе надолго не задержится, а будет выдвинут на более высокую должность.

В партячейке Алешкина, как единственного молодого из имеющихся коммунистов, прикрепили к комсомольской ячейке. Вскоре избрали и секретарем этой ячейки. В то время она насчитывала всего 15 человек. Ее члены работали в основном учениками, в бухгалтерии, в плановом, финансовом отделе, курьерами и только двое – делопроизводителями. Забегая вперед, скажем, что, несмотря на то, что комсомольская ячейка в тресте состояла из служащих, занимавших незначительное положение, благодаря ее активной работе она стала вскоре пользоваться большим авторитетом. Проводимые налеты ее «легкой кавалерии» бросали в неприятную дрожь не одного из бывших хозяйчиков-рыбопромышленников, приютившихся на той или иной должности в тресте и пытавшихся использовать свое служебное положение в корыстных целях.

Естественно, что вместе с ростом авторитета комсомольской ячейки поднимался и авторитет ее вожака, секретаря Алешкина.

Но это было в недалеком будущем, пока же он исправно работал, активно выступал на собраниях ячейки, принимал участие в политучебе при партячейке и все глубже начинал понимать сущность переживаемого нашей страной периода.

В то же время он отчаянно скучал. Не было Кати – его Кати, а жизнь без нее ему казалась пустой, серой, а иногда просто ненужной. Правда, на работе он мог шутить, смеяться и даже ухаживать за многочисленными девицами и дамами, служившими в аппарате треста.

Но оставшись наедине с собой, он немедленно впадал в черную меланхолию, иногда настолько глубокую, что был готов бросить все и лететь в Шкотово к своей милой Катеринке.

Однажды, вероятно, недели через две после Катиного отъезда, когда часов в 8 вечера, после очередной неудачи в поисках квартиры, Борис грустно шагал по Китайской улице, решив оставшуюся часть пути до дома пройти пешком, он буквально нос к носу столкнулся с человеком, которого менее всего ожидал встретить во Владивостоке:

– Пся крев! да ведь это же Борис Алешкин, прошу пана. Цо ты тут вырабяшь? До конт идешь? – засыпал его встреченный им человек, мешая в вопросах польские и русские слова.

Борис с изумлением узнал Томашевского – десятника, вместе с которым и Демирским он так отлично жил в маленьком домике в районе Стеклянухи.

А тот, заметив расстроенное Борисово лицо, продолжая держать его за плечи, расспрашивал:

– Да цо тебе сталось? цо таки смутный? поведзь мне. Я же друг!

Томашевский, полуобняв Бориса, пошел вместе с ним обратно, по направлению к Куперовской пади, откуда он только что шел.

Томашевский человек в городе чужой. Вероятно, находится здесь проездом. Еще в Стеклянухе он говорил, что как только заработает немного денег, сейчас же поедет на свою родину – Польшу. По всей вероятности, он начал свой путь. – подумал Борис. Борису, совершенно разочаровавшемуся в поисках квартиры, было уже все равно, ему было так тоскливо без Кати, что он даже этому чужому, в сущности, человеку, рассказал и о своей женитьбе, и о квартире, и о том условии, которое ему поставила его молодая жена.

Из сбивчивого рассказа Бориса Томашевский, видимо, не все понял, он не очень хорошо знал русский язык, а Борис в волнении забыл это и большую часть своего рассказа говорил по-русски.

Томашевский некоторое время молчал, недоуменно посматривая на собеседника, и соображал, что же собственно так огорчило его.

То ли женитьба, то ли еще что-нибудь? Однако он ясно видел, что у Бориса на самом деле на душе скверно, а так как испытывал к нему дружеские чувства, то решился попытаться понять причину плохого настроения товарища и по возможности помочь ему. Хотя, откровенно говоря, времени у него было в обрез. Он, как и предполагал Борис, действительно уже следовал в Варшаву. Отвезя еще с утра свой небольшой багаж на вокзал, Томашевский только что рассчитался с квартирной хозяйкой и сейчас направлялся к поезду.