Необычные люди и авантюристы разных стран - [46]

Louis Dixhuite, Louis Dixhuite,

We have licked all your armies and sunk all your fleet!

В переводе это означало: «Людовик XVIII, Людовик XVIII, мы разбили все твои армии и потопили весь твой флот!» И Стенли добавляет, что парижские зеваки, услышав «Louis Dixhuite», принимали песню за оду в честь Бурбонов и отвечали ласковой одобряющей улыбкой».

Но еще более интересным является письмо от 1 февраля 1815 года, в котором друг четы Стенли, знаменитый лорд Шеффилд191, излагает содержание долгой беседы, состоявшейся незадолго перед тем на острове Эльбе между одним из его племянников и Наполеоном.

Фред Дуглас пишет, что Буонапарте совершенно не похож ни на один из своих гравированных портретов. Это толстый человек с широкой талией, из-за которой он кажется маленьким. Черты его лица скорее суровы, глаза несколько блеклы, но губы, когда он улыбается, создают выражение некоторой кротости и доброжелательности. Вначале впечатление такое, что оказался перед человеком совершенно обыкновенным, по крайней мере, внешне, но по мере того, как все больше присматриваешься к нему и беседуешь с ним, замечаешь на его лице глубокую мысль и решимость.

Наполеон, помимо прочего, объяснил своему собеседнику, что Франция никогда не смогла бы приспособиться к английской конституции из-за отсутствия noblesdecampagne192, являющихся одной из основ политической жизни Соединенного королевства. Он полагал, что мир в Европе не сможет долго продлиться и что «французская нация не смирится с потерей Бельгии»193 . И «он готов уступить во всем, кроме этого». По его утверждению, он также более всего сожалел, что не смог «создать в Польше независимого королевства, поскольку он всегда очень любил поляков и был у них в неоплатном долгу». Возможно, эти слова были отзвуком недавнего визита к суверену острова Эльбы некоей польской дамы, столь патриотки, сколь и красавицы. Полагаю, Эдвард Стенли, читая это письмо, где племянник лорда Шеффилда отдает должное очевидному интеллектуальному и духовному превосходству «Буонапарте», лишь удивленно пожимал плечами, испытывая вновь недоверие и раздражение, которые некогда вызывали у него сетования «глупых» солдат Великой армии, когда они, будучи повергнуты в прах после свержения своего императора, упорствовали, однако, в своей любви к нему и в восхищении.

VII. Наставники короля Римского

23 марта 1811 года около одиннадцати часов утра через заставу Марияхильф в Вену въехала почтовая карета и, проскакав во весь опор по улицам города, остановилась перед дворцом французского посольства. С высокомерной сдержанностью человека, которому доверено важное поручение, из кареты вышел молодой французский офицер и был тотчас же проведен к посланнику. Но оставленный дожидаться в швейцарской солдат вовсе не был так сдержан. Он немедленно сообщил жене привратника, что он и его хозяин, командир эскадрона Робло, прибыли сообщить графу Отто о рождении сына императора Наполеона. Услышав это, почтенная женщина в порыве радости распахнула окно и закричала: «Маленький принц!» Новость быстро распространилась по улице, а затем пошла гулять и по соседним. То действительно была настоящая радость для жителей Вены: ведь увидев Наполеона, они обнаружили, что он вовсе не людоед-санкюлот, как им говорили, – и венцы стали любить его почти так же, как какого-нибудь из своих эрцгерцогов, когда тот становился мужем одной из эрцгерцогинь. Только некоторые аристократические салоны упорствовали в своей враждебности. Ходили самые невероятные слухи о поведении Наполеона по отношению к молодой жене: разве еще совсем недавно не рассказывали, ссылаясь на секретаря французского посольства, что Наполеон, не довольствуясь дурным обращением с Марией-Луизой194, изменил ей с самой очаровательной из ее фрейлин? Поэтому-то новость о рождении маленького принца и была очень плохо принята в высшем свете. В частности, на большом рауте, состоявшемся при дворе 26 марта, с удовольствием повторяли шутку одной остроумной дамы, которая, услышав новость, сказала: «Ба! Возможно, этот маленький король Римский через пару лет приедет воспитываться здесь из милости!»195

Шутка оказалась пророческой. Три года спустя, 21 мая 1814 года в семь часов вечера две коляски, одна за другой с интервалом в десять минут, въехали на главную аллею парка в Шёнбрунне196. Из первой вышла бывшая императрица Мария-Луиза, а теперь всего лишь принцесса Пармская. Когда перед крыльцом остановилась вторая коляска, князь Трауттмансдорф вытащил оттуда белый сверток и передал его графу Кинскому, а тот на руках перенес его в парадный зал, где собрался весь двор. В свертке находился бывший король Римский, привезенный в Вену «воспитываться из милости». Должен заметить, венцы приняли его с такой же теплотой, как некогда и весть о его рождении. Полицейские отчеты от 21 мая отмечают: «При виде прекрасного маленького принца все выказывают восторг и восхищение». Толпа кричала: «Да здравствует принц Пармский!». Благородные дамы, стоя по обе стороны лестницы, «с таким воодушевлением принялись целовать ручки ребенка, что граф Кинский с великим трудом поднялся по лестнице». «Все были очарованы юным принцем Пармским, приветливость и прекрасный облик которого не уставали хвалить», – писал Гуделист Меттерниху