Необычные люди и авантюристы разных стран - [44]
Кровать Наполеона в Фонтенбло была «очень неудобным сооружением, состоящим из пяти или шести матрасов под королевским пологом, с двумя шелковыми подушками по бокам». Во время своего последнего пребывания во дворце император ни разу не выходил за ограду. Чаще всего он прогуливался «в красивой длинной галерее, по обеим сторонам которой стояли бюсты его знаменитых генералов». Обедал он в «убогой комнатушке, не имевшей и признака роскоши», и как раз «в передней весьма жалкого вида» он и подписал отречение. Затем, до того, как покинуть Фонтенбло, Стенли узнает, что несколькими днями раньше прибыл еще один враг Наполеона с целью посетить «маленькую переднюю», где произошло отречение. Проводник Стенли просто сказал ему, что видел входивших во дворец «трех господ иностранцев», чьих имен он не знает; но господа сами написали свои имена на листе бумаги и скромно положили этот лист за зеркалом в обеденном зале главной гостиницы города: «Его Величество король Прусский и его сын, принц Вильгельм, в сопровождении первого камергера, господина барона фон Амболя, обедали в этом номере 8 июля 1814 года.»
В Гине Стенли завтракает на убогом постоялом дворе, где Наполеон провел ночь. «Хозяин описал мне его одетым в серую шинель, comme un perruquier187; он стремительно вошел, был очень оживлен, очень рано поднялся к себе, и вновь появился на следующее утро в 9 часов. И хозяин прибавил: «Je réponds bien qu’il n’a pas dû dormir pendant tout ce temps-là!»188 В Мо путешественник «начинает обнаруживать последствия войны». Ему показывают каменный мост, который Наполеон приказал взорвать, а также следы ужасного взрыва порохового склада. Склад был полностью уничтожен, а многие соседние дома – наполовину разрушены, взрыв повалил также изрядное число деревьев в саду по соседству; но убит был только один человек на площади, «похоже, мародер, занимавшийся грабежом».
Впоследствии, от Мо до Шалона Стенли отмечает странное явление, которое не в состоянии понять, но которое бесконечно забавляет его. Повсюду жители тех мест, где проходило какое-нибудь сражение, уверяют его – несмотря на вознаграждения, – что именно Наполеон одержал здесь верх. Когда же Стенли спрашивает, как при подобных обстоятельствах могло случиться, что так называемый победитель сам вынужден был признать свое поражение, бедняги, поставленные в неловкое положение его диалектикой, всегда заканчивают тем, что приписывают последнюю неудачу императора какой-то «petitetrahison189». Ответ, приводивший в отчаяние английского путешественника. «Вот что они говорят мне постоянно; и, по правде, они заслуживают – да и я им желаю от всего сердца – быть посрамленными в своей гордыне и наглости!»
В пригородах Суассона не осталось ни одного неповрежденного дома. «Я не смог бы дать вам лучшего представления о количестве произведенных выстрелов иначе, как поклявшись, что на фасаде лишь одного – и взятого наугад – дома я насчитал около трехсот отметин от пуль. Я прислонился к обломку разрушенной стены в саду, который, по-видимому, служил входом в некое подобие подвала, и в это время ко мне подошел садовник и поведал о подробностях битвы. Он и еще сорок четыре жителя предместья скрывались тогда в этом подвале, дрожа от дикого страха, что их кто-нибудь найдет, будь то свои или чужие. Когда сражение закончилось, несколько русских солдат вошли в подземелье, рассчитывая обнаружить там солдат французских, но, увидав, с кем имеют дело, ограничились тем, что отослали их прятаться в другое место.» И как еще не отметить в письме из Суассона одну особенность, в которую верится с трудом? Напоминая жене, что «Буонапарте» в одном из «Бюллетеней» ругал губернатора, позволившего союзникам овладеть городом в то время, когда он преследовал их, – Стенли упрекает «Англию, единодушно принявшую это за чудовищное бахвальство» – это первый и единственный раз, когда он определенно признает правоту «Буонапарте»!
Шавиньон, Лан, Корбени, Берри-о-Бак – таковы этапы странствий. В Кране высказывания начальника почты окончательно разрушают только-только зарождавшееся в душе паломника хорошее отношение к Наполеону. «Император, распоряжавшийся лично, приказал почтмейстеру явиться к нему и беседовал с ним почти час. Если этот человек сказал мне правду, беседа императора была довольно несерьезной. После множества расспросов о дорогах и местности Наполеон начал извергать потоки ругательств в адрес русских, уверяя почтмейстера, что решил нанести им скорое возмездие.» В Берри-о-Баке, небольшом городке, который русские брали четыре раза, а французы – три, Стенли оплакивает печальную участь моста, достроенного по приказу императора в декабре 1813 года и разрушенного им 19 марта следующего года. «При грохоте взрыва многие жители поумирали со страху; один человек, с виду джентльмен, уверял меня, что его собственный отец был в их числе.»
Невозможно проанализировать здесь, письмо за письмом, этот подробнейший отчет о путешествии Стенли. Я добавлю только, что в Реймсе среди раненых, находившихся во временном госпитале, образованном в стенах бывшей церкви, он неожиданно встретил соотечественника, английского солдата, раненого в битве при Сен-Жан-де-Люсе; – и что в Вердене, где Наполеон надолго задержал многочисленные войска англичан, Стенли еще раз вынужден был признать ошибочность общественного мнения своей страны, поскольку участь этих англичан, в конечном итоге, нельзя считать трагической, напротив, их собственное поведение представлялось далеко не образцовым. Наконец, вот небольшая сценка, одновременно любопытная и трогательная, произошедшая, когда будущий епископ направлялся в
