Необычные люди и авантюристы разных стран - [38]

Но еще более интересными, возможно, были визиты Йорка к людям, чья слава не имела ничего общего со славой политической. Например, к аббату Сикару166, который продемонстрировал ему чудеса, достигнутые им в обучении глухонемых, или к достойному восхищения Ленуару167, проведшему Йорка по залам Музея французских памятников. В Лувре, где наших путешественников сопровождает мадам Косвей168, вдова знаменитого английского миниатюриста, к испытанному восхищению примешивается негодование: они не могли не прийти к мысли, что Европа лишилась своих художественных сокровищ для сосредоточения их в одном месте; добавлю, это и ныне чувствуют многие люди их разных стран, имевших счастье увидеть Лувр таким, каким он был при Консульстве и во времена Империи. Впрочем, в Доме инвалидов, в Родильном доме, в Школе искусств и ремесел, в Ботаническом саду и в Музее автор «Писем из Франции» не в состоянии скрыть удивления и восхищения. В главах, посвященных этим учреждениям, перед нами возникает притягательный образ деятельного Первого консула: везде он побывал и со всем ознакомился; немедленным следствием его визитов становились полезные преобразования, выделение или увеличение субсидий, – и стремительный прогресс, который до его появления и представить не могли. Этот человек с самого начала действительно казался каким-то сверхъестественным; и можно понять Йорка, который, долгое время наблюдая за ним, стал в итоге испытывать к Бонапарту огромное уважение, смешанное с некоторым страхом.

V. Доверенное лицо императора Александра I

22 мая 1802 года, будучи проездом в Дорпате169, император Александр I дал торжественный прием университетским преподавателям. Приветствовать гостя от их имени они уполномочили профессора физики Георга Фридриха Паррота. Не зная русского, как, впрочем, и большинство его коллег, он произнес речь на французском языке, но я не уверен, что Паррот знал основательно и этот язык, поскольку, хоть его фамилия и походила на французскую, он был немцем по происхождению и воспитанию. Но император Александр I владел всеми европейскими языками, речь и вид профессора физики ему очень понравились, и после аудиенции он пригласил Паррота провести вечер с ним. К своему великому удивлению, император обнаружил, что сей ученый муж почти так же хорошо разбирается в политике, как и в науке, что он соединяет в себе развитое воображение с большой долей осторожности и практичности, и это была наконец этакая разновидность идеолога, какой ему никогда не доводилось встречать. Александр же, как известно, был без ума от идеологов. Он начал испытывать к ученому особое уважение и привязанность, которые возросли, когда император увидел высокую честность, бескорыстие и преданность ливонского профессора, преданность лично императору, ибо Паррот не был русским и не имел никаких обязательств по отношению к России; но с первой же встречи он всем сердцем привязался к венценосному мечтателю, привязался с нежностью, вмещавшей в себя и восхищение, и уважение, – и некоторую жалость.

На следующий год Паррот получил разрешение свободно, без обычных формальностей, входить в кабинет к императору; и отныне ему было позволено высказывать при всех обстоятельствах свое мнение. Эта должность тайного советчика, как нетрудно догадаться, повлекла за собой зависть и неприязнь. Много раз он видел, что его влиянию противостоят другие влияния, более назойливые или более вкрадчивые. Но также часто ему приятно было видеть, что его советам внемлют и его планы воплощаются в жизнь. С 1804 года вплоть до 1812, – в течение всего этого периода, важного для судеб России, Паррот, не прекращая преподавания физики студентам в Дорпате, непрерывно поддерживал отношения с императором Александром. Так безвестному ливонскому профессору довелось сыграть значительную роль в истории России, и – что мы должны учесть – в истории Франции, поскольку никто из доверенных лиц Александра не вызывал постоянно большей ненависти Наполеона, и именно Паррот еще в 1810 году одним из первых указал императору самый верный способ, с помощью которого тот мог бы разрушить мощь грозного противника.

Почти сто лет эта политическая роль Георга Фридриха Паррота при Александре I оставалась незамеченной. Немецкий писатель, господин Бинеманн, напомнил нам о ней серией статей в «Дойче Ревю», где он впервые полностью опубликовал полный текст писем и докладных, адресованных профессором из Дорпата своему венценосному другу. Эти документы свидетельствуют о безусловном доверии, которое питал Александр к Георгу Парроту, они позволяют увидеть в нем человека, обладавшего поистине замечательной политической прозорливостью, благоразумием и твердостью, и в то же время простодушного, словно ребенок, не имевшего, казалось, иного интереса в жизни, кроме счастья своего господина. Для изучения странного и сложного характера Александра письма Паррота имеют самую большую ценность: они показывают одновременно его так страстно желающим совершить поступок и неспособным к действию, таким наивным и подозрительным, таким поспешным в построении планов и нерешительным в столкновении с действительностью!