Необходимей сердца - [35]

Они ездили рядом год, два и ни разу не улыбнулись друг другу. Ее взгляд скользил по нему, не замечая его лица, и ему становилось стыдно за перешитый пиджак.

Матвей заметил, что больше всего она любила разглядывать одежду на людях, особенно на женщинах. В выражении ее лица была уверенность, что она проживет счастливой.

Было: она вошла и хотела опустить пять копеек, автобус дернулся — и монета упала. Матвей поднял ее. Она молча поблагодарила, сосредоточенная на какой-то внутренней мысли.

В нас, быть может, столько доброты, сколько мы видим ее в других людях.

Матвей забыл о ней. И вот сейчас она сидела напротив. Да, что-то было в ней похожее на Ольгу. Она вошла и плюхнулась на сиденье. Именно плюхнулась. Устала, — подумал Матвей. Сев, она огляделась, долгим взглядом изучила Матвея, и он — «дурак», мелькнуло сразу — поздоровался с ней. Она сидела как-то тупо, развинченно, как человек, плохо себя контролирующий. Вагон плавно поворачивался. Матвей ни разу не видел ее веселой, и в нем проснулось любопытство: откуда же она возвращается, всегда строгая, уравновешенная, изо дня в день сопровождавшая его на работу.

Она не ответила Матвею, продолжая смотреть сквозь него. И только тут он уловил в ее взгляде нечто иное, чему не хотел верить. Он внимательнее всмотрелся в нее. И с колющей горечью, хлынувшей в пробоину сердца, понял, но сначала не поверил себе… она была пьяна! Словно наперекор его жестокой мысли она закрыла глаза. Людей было совсем мало, и от пустоты вагона, от тусклого света, от молчания омертвевшего сердца ему захотелось выбежать на первой же остановке, словно перед ним и вправду была Ольга.

Матвей смотрел на молодую женщину со стыдом. Словно это он был виноват перед ней. Но как искупить вину? Как?

К последней остановке в вагоне никого не осталось, кроме них. Может, сесть к ней, спросить, не нужно ли помочь? Но тут же отбросил эту мысль. Зачем ей помощь? Это ему нужна помощь, он как слепой бродит по городу, а сердце в клещах одиночества. И даже стены в его комнате пропитаны мыслями об Ольге.

Поезд выбрался на станцию.

Женщина не сделала ни одного движения. Она спала. Было начало первого. Матвей подошел к ней и как мог ласково тронул за плечо. Она не пошевелилась. Поезд замедлил ход, и вагон остановился. Матвей подумал, какие неприятности ожидают ее, если дежурная по станции поднимет ее с сиденья, подзовет милиционера, и как она будет сидеть в милиции, а молодые милиционеры будут разглядывать ее…

А она, ничего не видя, не слыша, будет опадать на скамью — полусонная и беззащитная перед всеми.

Матвей потряс ее за плечо, она открыла глаза нехотя тупым невидящим взглядом коснулась его и назвала чужим именем:

— Игорь…

Это имя толкнуло его в грудь, остро коснулось сердца, сковало мысли, отбросило назад. Ему захотелось уйти.

— Мы выходим, — он медленно вбивал буквы в ее слух.

— А, — улыбнулась она, все еще видя перед собой Игоря. — Пойдем.

Она встала и подала Матвею руку, точнее, тому, другому кому принадлежала она и в таком виде.

Они вышли из вагона, и она засмеялась, а после остановилась и положила голову на плечо Матвея. Он замер. Она перекрасила волосы, за то время, пока он не видел ее, и теперь ему казалось, что это голова Ольги покоится на его плече светлой тяжестью.

Станция была пуста. Даже колонны были как сонные. Яркий свет станции, уставший за день, хотел исчезнуть. И Матвей хотел исчезнуть вместе с ним.

Милиционер и уборщица презрительно смотрели на них, наверное привыкнув к подобным сценам. Милиционер, молодой парень, лет двадцати двух, профессиональным глазом осмотрел Матвея.

«Что я скажу ему, если он нас остановит, я даже не знаю, как зовут эту женщину», — мучился Матвей.

Он давно не испытывал такого нищего счастья, какое обуяло его по выходе на улицу. Его нежданная подруга — а как он мог еще назвать ее? — все время клонилась к нему, и, чтобы ей не упасть, Матвею пришлось обнять ее за талию. Со стороны могло показаться, что влюбленные возвращаются с вечеринки. Под своей растерянной рукой он чувствовал тонкую, как стрекозиное крыло, ткань ее платья, сквозь которое в ночной мрак лилось тепло его спутницы. Тепло это жгло его руку, будило новый вид ревности, точно она предала Матвея, хотя он и понимал всю нелепость этой ревности.

Он направлял движение своей подзащитной, а она прижималась к нему, и ему все труднее было оставаться по-мужски равнодушным к ней. Его дрожь от стыда, что их могут увидеть, заставляла его двигаться медленней. Осколки жалости, охватившей его в вагоне, саднили сердце. Он был с ней предельно вежлив. Жалость не позволяла ему относиться к ней как к обыкновенной пьяной женщине.

Они перешли через улицу. Она дремала, и Матвей на секунду позавидовал ей. Он всматривался в окружающих людей с тоской.

Подошел их автобус, и ему стоило большого труда упросить ее войти. Он усадил ее на ближайшее сиденье. На них с любопытством взирали запоздавшие домой пассажиры. Он взял два билета, забыв, что у него проездной, вместо гривенника опустив двадцать копеек — первую монету, нащупанную в кармане.

Не решаясь оставить ее одну на сиденье — она могла упасть, — он сел рядом. И вовремя: автобус качнуло — и соседка привалилась к нему. Если бы не плечо Матвея — точно бы упала на пол.