Необходимей сердца - [34]

Ему стало холодно. Он надел на рубашку свитер, но не согрелся. Сделал несколько резких движений руками, но дрожь не проходила, словно ее источником был квадратик бумаги, принесший с собой южное дыхание. Матвей подошел к окну.

От ветра дрожали мелкие листья на березах — казалось, это множество разноцветных бабочек часто-часто вздрагивает крыльями. А листья молодого дуба были все еще зелены, продолговаты и напоминали щурят. В нем была необходимость смотреть на листья, на траву — они снимали возникающую боль, он словно передавал ее глазами траве, листьям, и они безропотно перенимали ее. Может, они и желтеют не от возраста, а от нашей боли, подумал Матвей, удивляясь этой странной мысли.

Он чувствовал, как сильно изменился за лето. Было удивительно, что никто вокруг этого не замечал.

Если когда-нибудь ученые откроют молекулу любви, то на атом радости в ней будет атом печали.

Чтобы избавиться от возбуждения, он несколько раз поднял пудовую гирю. Чуть согревшись, сел писать ответное письмо. Слов оказалось много, они обжигали бумагу. С каждым отданным бумаге словом ему делалось легче.

«Оля, милая, любимая моя, я не могу без тебя. Мои руки стосковались без твоей кожи, а глазам больно смотреть на чужие лица. Везде мне видится твое живое лицо, и так страшно знать, что тебя нет рядом. Любимые не должны расставаться никогда. Это ложь, что разлука усиливает чувства, я люблю тебя так, что больше любить уже нельзя. Твои шаги звучат во мне, когда поздней ночью я прислушиваюсь к улице. Я не хочу спать, ты снишься мне, ты не со мной. Я ненавижу сны. У человека нет ничего в жизни, кроме любви. Когда-нибудь люди будут любить всю жизнь и любимые никогда не будут расставаться. Я думаю о тебе всегда, и от тяжелого осеннего света сгибаются мои плечи. Во мне еще эхом отдается твой телефонный голос, когда ты сказала, что уезжаешь на юг. Я ревную тебя и к морю, и ко всем, я верю тебе во всем, но от ревности избавиться не могу. Ревность — сорняк, но чем злее с ним борешься, тем быстрее он вырастает вновь. Лишь бы тебе было хорошо. Во мне столько дряни — пошлости, зависти, глупости, страха, неверия, душевной слепоты, — и мне трудно поверить, что ты любишь меня такого. Вчера мне удалось поймать себя на постыдной мысли: я жалел себя, я считал, что меня не понимают. Сколько мелких уколов наносят люди друг другу — а от мелочей бывает так же больно, как от больших обид. Город без тебя опустел, стал маленьким и неинтересным. Улицы сжались — от одиночества и от холода. Я ведь жил без тебя и мог бы жить дальше, но зачем бы я жил? Я не знаю. Ел бы, работал, обманывал бы себя, что моя жизнь кому-то необходима, но неправда все это: без любви нет необходимости, есть только жалкая привычка. Неужели есть люди, которые никогда не любили? Не верю. Что бы мне ни говорили, таких людей нет. Мои руки вспоминают тебя, мои глаза видят тебя, я чувствую над ухом твое дыхание, и мне кажется, что завитки твоих волос щекочут лоб. Я ли это? Приезжай, пожалуйста, приезжай скорее. Слова мои я пишу большими буквами — мне трудно, очень трудно не видеть тебя рядом. Я жил, чтобы увидеть тебя, и сейчас, вдали от твоих глаз, я не живу, я только жду тебя, а время идет медленно. Страшно медленно, точно издеваясь. Если бы можно было его собирать хотя бы в копилку, чтобы потом использовать, продлить часы рядом с тобой. Если бы ты разрешила приехать, я бы завтра был у тебя». Тут Матвей остановился, он понял, что эта строка будет ей неприятна, и зачеркнул ее жирным слоем чернил. Она бы написала, если б хотела его увидеть.

«Человек, которого не любят, — больной человек. Я жду тебя всегда. Самое чистое и лучшее, что во мне есть, — мысли о тебе. Ты для меня — необходимей сердца».

Он кончил писать и смотрел на строчки, как на чужие. Он не стал перечитывать написанное: слишком много души вложил он в письмо и не думал, что письмо так опустошит его.

В конце он приписал:

«Мне хочется все о тебе знать: пиши больше — где была, что говорила, с кем, все-все. Ты даже не представляешь, как много для меня значит каждая частица твоей жизни. Как страшно жить одному на свете: раньше я этого не понимал. Минуты, наполненные тобой, становятся в памяти часами.

Приезжай, пожалуйста, скорей. Я очень тебя прошу». Ему стало стыдно этих слов, и он быстро запечатал конверт.

Через десять дней он получит коротенький ответ:

«Милый, спасибо за письмо. Прочла и показала девчонкам — им тоже очень понравилось. Мы решили переехать в Планерское. Новый адрес напишу. До встречи. Тысячу раз тебя целую».

Больше от нее писем не было.

* * *

Чем дальше мы уходим от прошлого, тем оно ближе к нам. Как часто от случайно брошенного на нас женского взгляда весь день может быть счастливым, и стоит прирасти к женщине душой, как жизнь навсегда покинет старое русло. Об этом думал Матвей, возвращаясь поздно вечером домой от родственников. Вошла женщина, очень похожая на Ольгу, и, отвлеченный своими мыслями, он не сразу вспомнил ее.

…Она садилась всегда на следующей автобусной остановке, и Матвей привык видеть ее. Почти каждое утро они были рядом десять минут в автобусной утренней сутолоке, — наверное, каждый, выходя из дома, в определенное время встречает двух-трех человек ежедневно. Она — невысокая, стройная, с густыми короткими темными волосами. У нее твердый взгляд и очень тонкие беззащитные руки. Походка ее была надменной.