Необходимей сердца - [14]

У касс и прилавков не было нервных вечерних очередей, и Настасья Ивановна скоро купила все, что надумала купить.

Но решила себя еще и конфетами побаловать. Долго выбирала из тех, что подешевле, наивно рассматривая разноцветные обертки.

Она медленно пересчитала сдачу. Потому и пристрастилась ходить в магазин днем, когда можно было быть медленней, — это было ее естественным состоянием, никто не задевал ее злыми и твердыми, как кирпичи, локтями. Сдача за конфеты составила четырнадцать копеек, и Настасья Ивановна долго убеждалась в этом, шевеля нитями губ.

Монеты выпали у нее из рук и со звоном раскатились по полу.

Оказавшийся рядом военный помог ей собрать мелочь.

Молоденькая продавщица, наблюдавшая за ними, сказала ему улыбаясь, когда он с чеком приблизился к прилавку:

— Знакомая ваша? Однажды кошелек у нее выпал — полчаса мелочь собирала. Народу полно, я ей и говорю: «Я рубль тебе дам, отойди только, не мельтеши перед глазами». Не отошла! А она вам кто? — поинтересовалась улыбчиво.

Миловидной продавщице цыганка нагадала, что семейное счастье ей выпадет с военным, и с тех пор каждый офицер казался ей возможным мужем.

— Рубль она у вас взяла? — сквозь зубы проговорил лейтенант.

— Нет, не услышала, наверное. Чего бы ей от рубля отказываться.

Лейтенант пожал плечами, недобро оглядев продавщицу.

«Врут цыганки», — не в первый уже раз огорченно подумала продавщица.

* * *

У елочного базара толпились дети. Они улыбались. Казалось, что их улыбки передавались зеленым зимним деревьям. Елки и дети были словно сделаны из одной радости, из одного сияния. Елка и дети томились в ожидании нового года.

Настасья Ивановна прошла один раз, другой по периметру базара, выбирая лучшую из елочек, пытаясь понять, какая бы понравилась больше других ее Ванечке. У каждого дерева было свое лицо, своя фигура и, быть может, свои мысли.

Одно дерево особенно привлекло ее внимание. Оно словно бы говорило ей: хочу чтобы ты меня купила, хочу уйти с тобой. Настасья Ивановна внимательно оглядела ее. Нельзя было сказать, что эта елка красивее других. Но расположение веток и статность дарили дереву какую-то особую нежность, проникающую в сердце старой матери.

Подошла молодая супружеская пара. Жена сказала мужу, показывая на елку, которую облюбовала Настасья Ивановна:

— Ну-ка, поверни ее.

Муж лихо схватил деревце и покрутил его, как девушку в танце. Елочка укоризненно смотрела на Настасью Ивановну, из-под густой зеленой челки.

— Нет, — сказала жена, — высоковата. Разве что обрубить низ. И иголок с нее столько нападает, что неделю потом не соберешь. Лучше вон ту, пониже. — Супруг покорно последовал за ней.

Настасья Ивановна облегченно вздохнула и осторожно приблизилась к елочке. Ничего-то вы не понимаете, — сказала она вслед удалившейся паре. Она непохожа на других, и Ванечка бы ее выбрал, — Настасья Ивановна осторожно притронулась к дереву. Елка обрадованно и доверчиво прижалась к старой женщине.

«Будет у мальчонки праздник», — счастливо подумала Настасья Ивановна. Она тут же представила, как соседский малыш обряжает деревце в разноцветные игрушки, хотя и без них была она одно загляденье. Настасья Ивановна даже подумала грешным делом — не срезать ли и себе веточку с дерева, но тут же устыдилась этой мысли: природа сотворила елку, пусть и останется такая, какая родилась, какая есть.

Я тебя в обиду не дам, про себя сказала Настасья Ивановна. Я ведь о тебе все утро думала.

— Настасья Ивановна, — послышался рядом незнакомый голос.

Она вздрогнула и обернулась не сразу, сомневаясь, ее ли зовут.

Перед ней стоял немолодой мужчина. Что-то знакомое проскользнуло в его лице, но что — этого нельзя было определить в первую минуту. И пытаясь рассмотреть мужчину непослушными глазами, старая женщина подняла воробьиную головку и долго вглядывалась в него, и не сразу признала она школьного товарища своего Вани — Алексея Самсонова. С одного двора провожали их на войну.

Она даже глаза прикрыла — как от резкого света: Увидев, что его узнали, Самсонов сказал, нагибаясь:

— Здравствуйте, тетя Настя.

— Здравствуй, Леша, — отвечала она давно забытым ею самой голосом.

— Как здоровье ваше? — трудно преодолевая замешательство, спросил Алексей.

— Жива, — с горькой усмешкой откликнулась старуха. Самсонов огорчился, услышав ее равнодушный, протертый годами голос. Он разом увидел и ее безразлично заштопанное пальто, и валенки с изношенными галошами.

— Давно у вас не бывал, — грустно и растерянно молвил Алексей.

— Давно, — она стояла не двигаясь, как замерзшее дерево, согреваясь от этой внезапной встречи. — Сам-то ты как, Алеша?

— Да все по больницам. — Нехотя откликнулся он, и Настасья Ивановна увидела, как он резко постарел за то время, что его не было. — Вот еле уговорил врачей выписать меня к Новому году, — невесело усмехнулся Самсонов.

Лицо его выражало усталость и нежелание жаловаться на свою судьбу матери погибшего друга.

Он улыбнулся:

— Полгорода объездил, и сюда по старой памяти — тут всегда елочный базар хороший. Я к вам загляну, тетя Настя. Обязательно загляну.

— Заходи, Леша, я тебе всегда рада. Про внуков своих расскажешь.