Ненависть любви - [29]

Доктор Монтес спросил:

— А зачем было Атвеллу убивать Мэри?

Комиссар Аубри уставился на него широко раскрытыми глазами.

— Причины для убийства всегда найдутся, — ответил он. — Присутствующий здесь доктор Уберман как-то нарисовал весьма убедительный портрет сеньориты Мэри. Это не первый случай, когда мужчина влюблен в одну женщину, а управляет им другая.

Я спросил Маннинга, где сейчас Атвелл, будто Маннинг держал в руках невидимую Книгу Судеб.

Он безразлично ответил:

— В бегах. А может, покончил с собой где-нибудь на крабьей отмели.

XXXI

Наш Мускариус — растрепанная тучная машинистка — вплыла в комнату, загипнотизированная гудящим полетом особенно крупной мухи. Она механически выговорила:

— Ла Бруна, хозяин другой гостиницы, хочет поговорить с сеньором комиссаром.

До того как она вышла, комиссар успел распорядиться, чтобы она пропустила сеньора Ла Бруну.

Тот оказался очень похожим на Вагнера, только помоложе. На нем была домашняя куртка и просторные брюки цвета кофе с молоком. Он вручил Аубри какой-то сверток и сказал:

— Сегодня в полдень инспектор Атвелл попросил меня передать вам это. Извините, что не принес раньше. Невозможно было выйти, такой ветер.

— Где сам инспектор? — спросил Аубри.

— Я не знаю, — ответил Ла Бруна. — Он отдал мне сверток и ушел. Я, правда, сказал ему, чтобы он не выходил в бурю, но по его глазам понял, что мне разумнее помолчать.

Аубри вышел, взяв с собой сверток. Мы не знали, о чем говорить. Я отпустил замечание метеорологического свойства. Ла Бруна поддержал разговор, пообещав, что сегодня же ночью погода наладится. Мы попрощались.

Вернулся комиссар. Он оглядел нас всех по очереди внимательными печальными глазами, как будто рассчитывал прочитать на наших лицах разгадку тайны. Потом сказал:

— Знаете, что прислал мне Атвелл?

— Драгоценности, — ответил Маннинг, и угадал.

Я же счел уместным сказать:

— Нет, он не присылал вам драгоценностей. Это не настоящие. И сеньор Ла Бруна — никакой не Ла Бруна. Речь идет лишь об эффектном ходе Маннинга, предпринятом для того, чтобы мы ему поверили.

Маннинг залился краской под суровым взглядом комиссара. Я подумал, что эти камни и драгоценные металлы красноречивее любого письма.

— И что вы собираетесь теперь делать? — спросил Монтес комиссара.

— Передать эти драгоценности сеньорите Эмилии. Из рук в руки.

Я тут же решил принять меры, чтобы не упустить этот момент.

— Пойду приму ванну и переоденусь.

С каким нетерпением я ждал этой ванны, этого райского наслаждения — погрузиться в воду! Однако, произнося свою реплику, я уже знал, что счастливый миг опять откладывается.

XXXII

Я занял наблюдательный пост в полутьме коридора, напротив комнаты Мэри.

Я уже раскаивался в своей храбрости. Что за роковые силы заставляли меня снова и снова влезать в это дело? Зачем мне опять рисковать на этом последнем этапе, когда я чудесным образом избавился от всех неприятностей и выпутался из затруднений? Как я мог допустить, чтобы нездоровое любопытство вновь оторвало меня от Петрония, от литературы, от моего киносценария? Ответ нашелся. Дело в том, что я — неутомимый исследователь человеческой натуры, и в своем стремлении изучать чужие пристрастия, антипатии, реакции и характеры я готов преодолевать трудности, терпеть неудобства и подвергаться опасностям.

Комиссар Аубри неслышно возник в конце коридора и направился к моему убежищу. В правой руке он держал сверток с драгоценностями. Потом он остановился. Протяни он сейчас руку — и наткнулся бы на меня. Комиссар постучал в дверь. Эмилия открыла ему. Я видел спину комиссара и лицо Эмилии.

— Я принес вам драгоценности, — сказал комиссар и протянул ей сверток.

Сдержанная радость мелькнула в глазах Эмилии.

Комиссар продолжал:

— Их посылает вам ваш жених.

— Он их нашел?

— Нет, он их не находил. Он возвращает их.

Эмилия посмотрела на него удивленно.

— Эта посылка равносильна признанию, — безжалостно объяснил комиссар. — Это Атвелл убил сеньориту Мэри. Сейчас мои люди ищут его по болотам. Надеюсь, найдут живым.

— Вы мне лжете! — закричала Эмилия. — Он уже мертв. Он сделал это, чтобы спасти меня. Верьте мне, прошу вас, — чтобы спасти меня! Это я во всем виновата.

Затем была неловкая сцена: комиссар пытался успокоить Эмилию; потом разговор пошел в успокоительном тоне и закончился почти что дружеским прощанием. Комиссар вышел в коридор, закрыл за собой дверь и удалился твердыми шагами.

Я все еще не двигался, сжавшись в комок. Сколько прошло времени? Может, десять минут. Может, полчаса. В комнате умершей что-то тяжело рухнуло. Не в силах унять дрожь, я взялся за ручку двери. Еще до того, как открыть дверь, я знал, что там обнаружу. Тело Эмилии лежало на полу. На столе стоял флакончик. На этикетке я прочитал: «Стрихнин».

XXXIII

Ночь, полная тревог и страхов, закончилась, и утро застало нас всех в столовой: мы курили, пили кофе и слушали топорные умопостроения комиссара.

— Атвелл совершил все те поступки, что приписывает ему Маннинг, — подвел итоги Аубри, — кроме одного: он не убивал сеньориту Мэри. Я сразу понял, что виновата Эмилия. Все его хитрости, намеренная неловкость, беспринципность и… героизм — все это было лишь для того, чтобы спасти ее. Он, не задумываясь, свалил вину на ребенка. А когда понял, что все пропало, не остановился и перед самоубийством, пытаясь убедить нас в том, что преступник — он. Но теперь нет никаких сомнений: убийца — Эмилия. Она хотела лишить себя жизни, приняв тот самый яд, который мы тщетно искали по всему дому и который убил сеньориту Мэри.