Немота - [40]

— Почему всё закончилось?

— Откровенно говоря, не знаю. Летом она перестала отвечать на сообщения, на звонки, ссылаясь на загруженность подработками, при этом активно постила в «вк» новые фотки, музыку, общалась с друзьями в комментах. Когда я надумала выяснить, что случилось, выждав её у дома, получила сказанные в невинной форме отмазки, а после — наезд. Такой неприкрытый, постановочный наезд. Параллельно с этим ещё кое-что произошло, но об этом как-нибудь потом. Скажу только, что осенью я вклинилась в свой привычный режим. Не такой пресмыкающейся, как прежде, но совершенно потерявшейся. Снова ушла в учёбу, помирилась с матерью. И всё-таки право одеваться как мне хочется отвоевала. В остальном мир стал безвкусным, водянистым студнем.

— Как, барахтаясь в водянистом студне, ты дошла до фильма «404»?

— Считай, что болезнь за три года с успехом прогрессировала, — ответила Влада, пожав плечами.

— Кто-нибудь из близких видел его?

— Видели все, но если ты про реакцию, то нет, её не было. Все отмолчались, сделав вид, что сидят с завязанными глазами.

— Настолько шокировала?

— Да, и это ожидаемо — в июне я отчислилась из института, нагнав на себя шквал обвинений этих самых близких, а уже в августе залила фильм в сеть. С тех пор в статусе прокажённой. Кому хочется поддерживать связь с бессовестным, безответственным больным человеком? Люди, знавшие меня с детства, девятнадцать лет наблюдали податливую губку, безропотно впитывающую шлак. Кроткую, неприхотливую, а на выходе получили неотёсанный кирпич. Бесполезно ждать снисхождения, когда ты годами оправдывала чужие ожидания. Хороший человек — это человек удобный. Начинаешь создавать зыбь — становишься плохим.

— Ты не общаешься с родителями?

— С отцом раза два в месяц, а мать с августа не видела.

— Что с тобой было после фильма?

— В сентябре я продала камеру и уехала.

— Уехала из Питера?

— Да. В городок со стотысячным населением, откуда мать родом — двое суток отсюда на поезде.

— Почему именно туда?

— Будучи мелкой, я жила там до конца каникул после родительского развода. Воспоминания не из радужных, но подумала, что так нужно, что это поможет найти ответы на некоторые вопросы. Да и к тому же терять тут было нечего. Накануне я узнала о смерти Андрея — ну, того парня, с которым у меня были первые отношения. Последние полгода он часто мне снился, а когда созрела поговорить, оказалось поздно — известие о внезапной смерти окончательно надломило. Всё, что могла потерять, потеряла. Хотелось убежать, забыться. Не понимала, что происходит внутри меня, что происходит снаружи, при этом грызла обида на родных за незаслуженные оскорбления, за нежелание слышать, тут же захлёстывало чувство вины. Лишиться всего и прийти к кладбищенскому одиночеству… за это ли я боролась? Хотя мозгом отдавала отчёт, что не во мне проблема. Проблема в отрицании людьми факта того, что существуют личные границы, но не существует фундаментальной истины. Всё относительно, и правда у каждого своя. Вот только тем летом представления о жизни, ценности, мысли пошатнулись так, что правыми виделись и родители, и хейтеры, и преподы — все, кто осудили меня за инаковые взгляды. Надеялась, поездка поможет. Даст сил отпустить случившееся.

— Не помогла?

— Нет, стало хуже, — мотнув головой, проговорила она, водя бамбуковыми палочками по поверхности прозрачной тарелки. Затем встала, убрала со стола тарелки, вымазанные соусом от фунчозы и, виновато улыбнувшись, заключила. — Но знаешь, всё нормально. Сейчас, в смысле. Я живу, продолжаю заниматься творчеством.

Сказаны слова были искренне, а улыбка вышла безрадостной. Зато я понял наверняка — воспалённые участки всё ещё нарывали. Равно как не исчезли завуалированные шрамы человека, рядом с которым я жил четыре года студенчества.

Пока нагревался чайник, Влада подключила в гостиной ноут, я помыл персики и черешню, вынул из картонной упаковки пирожные. В качестве просмотра выбор пал на фильмы Майка Ли — Макс однажды порекомендовал, сославшись на идентичность с творчеством Буковски. Не обманул. Юмористические новеллы о бессмысленности бытия, приправленные щепоткой грусти, тем вечером зашли как нельзя кстати. К чипсам Влада не притронулась, но попробовала «Эскимо» и съела горстку черешни, что не могло не вызвать в моих мутных от нестабильного сна глазах прыгающие кубики удовлетворения. Но как бы ни хотелось оттянуть завершение встречи, часу во втором пришлось собираться домой.

— Не возьмёшь половину пирожных? Сама всё не съем, да мне и нельзя столько.

— Они малышечные. А не съешь — снова зови в гости, — улыбнулся я и, бросив в рот солёную чипсину, направился в прихожую.

— Грузные со мной выходят посиделки.

— Вовсе нет, отличный вечер. Как надумаешь, обязательно повторим.

— Если это искренне, то окей.

На прощанье, дождавшись, когда я завяжу шнурки на кроссах, Влада попросила подождать, уйдя в гостиную. Две-три минуты меня штормило, как мельчайшую блёстку в неоновом калейдоскопе. Где выключатель буйных колебаний? Я стоял, опершись о дверной косяк, смотрел на потёртые носы чёрных гриндерсов, а на языке лопались шипучие пузырьки фонтанирующих эмоций.