Немота - [42]
Пока ехала в такси от вокзала до гостиницы, успела зафиксировать, что здешние улицы, как и тринадцать лет назад, тонут в зелени берёз, тополей, сосен и отцветших яблонь. Словно дикий лес, осквернённый неупорядоченным внедрением панелек, торгово-развлекательных комплексов и повсеместно гниющих бараков. Меланхоличные виды, объективно говоря. Скудная незамысловатая коробочность.
Людей немного, по дорогам катаются пазики, а у супермаркетов дачники продают молодой урожай. Всё как-то монотонно и бессодержательно. Не иначе, в рассказ Кафки попала, но мне спокойно. Сижу против солнца, смотрю на пурпурные мальвы, пару минут назад съела фисташковый рожок. Проснулось-таки влечение к сахару — уже хорошо. Сегодняшняя погода аналогична питерской: ветрено, облачно, в асфальтовых ямах бликуют лужи. Не зря поехала в ботинках — грязи будет предостаточно во время дождей.
Долго ли я тут пробуду? Не знаю. Торопиться с возвращением не хочу, но и задержаться в таком месте опасно. Посмотрю по ситуации. В голове такая мешанина, что составлять рациональные концепты — как в пьяном виде машину вести. Занесёт на поворотах, каким бы трезвым ни казалось состояние. Думаю, стоит поддаться ожиданию. Притихнуть. Притаиться. Самый подходящий момент довериться времени. На большее нынешней энергии всё равно не хватит. Я как расшатанный табурет — хлипка, скрипуча и неустойчива. Насесть сверху — значит доломать. Глупо превращать эту поездку в побег от себя. Недолюбленный ребёнок внутри — единственное, что у меня есть. Не услышу его теперь — не услышу никогда. Ответы там, в тишине, от которой я прячусь, в неприкаянности затыкая уши. Снова патетика, но да ладно.
11 сентября
Сегодня дождь. Не редкий, брызжущий, как из огородных поливалок, а подлинно суровый ливень, иглами молотящий по карнизу. Те, кому посчастливилось жить в двух шагах от работы, кучкуются под навесом «Пятёрочки». Те, кому не повезло, скукожившись, бегут к остановке, опасаясь не успеть на автобус. Стихнет циклон нескоро, а пять минут под таким напором, и ты тряпка. Чихающая и сопливая тряпка.
Который день слушаю на повторе «Alifib» Роберта Вайта, читаю Осаму Дадзая — это японский классик, у которого с девятнадцати лет значилось несколько попыток суицида, фатальной стала четвёртая. Текст похож на глухой крик трепещущего, обезглавленного птенца, что на сыром бетоне, покалеченный, в спазмах переносит финальные мгновения жизни. Настолько болезненно. Ты бы оценил, в твоём стиле. Например, вот: «Всё утро мы бродили по Асакуса. Попили молока в маленьком уютном кафе. Из рукава кимоно я вытащил кошелёк, открыл его, чтобы достать денег и расплатиться — в нём нашлось только три медных монеты. Мне стало так… нет, не стыдно, — мне стало так невыносимо горько! В голове сразу же подсознательно мелькнуло: в моей комнате нет ничего, кроме форменной одежды и одеяла, закладывать больше нечего, разве лишь кимоно, которое сейчас на мне, да плащ… Вот она — реальность. И стало окончательно ясно, что жить больше я не в состоянии». Это из «Исповеди «неполноценного» человека» — последний роман, завершение публикации которого Осаму Дадзай не дождался, утопившись с любовницей в реке Тама. Когда читаешь подобное, автор становится спасителем. Не в суициде дело — в душевном родстве. В переживании схожих эмоций — значимее этого для одинокого человека ничего нет. Как попасть ниткой в узкое игольное отверстие. Боль не уходит, но слегка притупляется, несмотря на тугие вкрапления пастозной тягостности. Временами. И вне квартирных стен.
Потому ухожу из дома часов в одиннадцать, возвращаюсь ночью. Не то, чтобы строю определённые маршруты, нет. Это нечто интуитивное, приближенное к медитации. Дневная моционная терапия, так сказать. Людных мест типа общественного транспорта, торговых точек или центральных парков, стараюсь избегать, уединяясь с природой. Брожу по улочкам вдоль лесов, останавливаюсь под мостом у железной дороги. Бывает, за два-три часа не встретишь ни единой движимой фигуры — то, о чём не приходится мечтать в осточертевшем Питере. Вчера обошла район, в котором провела то злополучное лето. Двойственные чувства. Тринадцать лет назад эта территория несла отголосок сельской местности: колонки с водой, деревянные избы с облупившейся краской, палисадники, раскидистые у калиток яблони-вишни, травянистые прогалины. Теперь улицы расширили, проложили асфальтированную дорогу, настроили коттеджей, обнеся двухметровыми заборами.
Одичалый дом бабушки с заколоченными окнами на фоне ровно стриженных газонов выглядит плесневелым срубом — покосившийся, обветшалый. Умерший кусок чьей-то жизни внутри, шероховатая зазубрина снаружи. Удивительно, но никаких клокочущих эмоций нутро не выдало. Я постояла минут тридцать у входа, посмотрела сквозь брешь ограждения на захламлённый двор, на покатую крышу бани и повернула обратно. Как-то вот так. Ни грустно, ни радостно. Тронул лишь повязший в осоке сад, который всё так же плодоносит, являясь хиленьким пульсом этой отжившей материи.
15 сентября
Увидела две актуальные вакансии на «hh»: продавец-консультант в бутик обуви и флорист в салон рядом с местным ДК. Позвонила. Сказали, что без опыта работы в торговле и хотя бы среднего профессионального образования заявки отклоняются. Не прикол ли? Зарплата смехотворна — семь с половиной и девять. При этом предстоит неоплачиваемая стажировка от двух недель до месяца с полноценным рабочим графиком. Начинаю думать, что надо бы отложить денег на обратный билет. Тяжко тут заработать, не блистая сертификатом пресловутого визажиста или влиятельными родителями. Подожду, но как-то тревожно. Ещё и воду горячую отключили.
Япония, XII век. Кацуро был лучшим рыбаком во всей империи, но это не уберегло его от гибели. Он поставлял карпов для прудов в императорском городе и поэтому имел особое положение. Теперь его молодая вдова Миюки должна заменить его и доставить императору оставшихся после мужа карпов. Она будет вынуждена проделать путешествие на несколько сотен километров через леса и горы, избегая бури и землетрясения, сталкиваясь с нападением разбойников и предательством попутчиков, борясь с водными монстрами и жестокостью людей. И только память о счастливых мгновениях их с Кацуро прошлого даст Миюки силы преодолеть препятствия и донести свою ношу до Службы садов и заводей.
Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.
«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.
Новый роман Олега Ермакова, лауреата двух главных российских литературных премий — «Ясная Поляна» и «Большая книга» — не является прямым продолжением его культовой «Радуги и Вереска». Но можно сказать, что он вытекает из предыдущей книги, вбирая в свой мощный сюжетный поток и нескольких прежних героев, и новых удивительных людей глубинной России: вышивальщицу, фермера, смотрителя старинной усадьбы Птицелова и его друзей, почитателей Велимира Хлебникова, искателей «Сундука с серебряной горошиной». История Птицелова — его французский вояж — увлекательная повесть в романе.
Великолепный первый роман молодого музыканта Гаэля Фая попал в номинации едва ли не всех престижных французских премий, включая финал Гонкуровской, и получил сразу четыре награды, в том числе Гонкуровскую премию лицеистов. В духе фильмов Эмира Кустурицы книга рассказывает об утраченной стране детства, утонувшей в военном безумии. У десятилетнего героя «Маленькой страны», как и у самого Гаэля Фая, отец — француз, а мать — беженка из Руанды. Они живут в Бурунди, в благополучном столичном квартале, мальчик учится во французской школе, много читает и весело проводит время с друзьями на улице.