Кто — «МЫ»? И что это за «ИСТОРИЯ» случилась?..
«МЫ», это — я, Рашид, Акоп. Мы так всегда и говорили. «Мы получаем „Заговорщиков“ на пару дней, а после „Поджигателей“, — того же Шпанова. Надо по быстрому эти книги прочесть. Да и другие тоже очереди своей давно ждут. А еще мы должны отдать „Трех мушкетеров“ на три дня. А после, после нам уже дадут…» А еще…
Почему у меня, эгоиста такого безбожного, всю жизнь «Я» на первом месте? Ведь знаю же, знаю, всегда знал, не полагается, чтобы так было, не хорошо, но, по совести говоря, кого мы знаем лучше всех, а кого любим сильнее всех? Что, разве нет? То-то и оно, а остальное все, по крайней мере, для меня толстокожего — слова красивые про «комсомольцев-добровольцев» ну и тому подобное. Вот, Павел Корчагин?! Да был, кажется, такой красный герой когда-то. И что с того, что получил он в итоге за геройство свое, за жертвенность безрассудную? Па-pa-лич! Да на кой такое нам?! Па-ра-лич. Да, Акоп?.. Правда, Рашид?.. Рашид-Рашид… Рашид — он у нас комсорг факультета в институте, членские взносы собирает, у него это легко и просто получается, но думает и понимает он не хуже меня и Акопа. Его отец партийный человек, и очень-очень он строгих нравов, и письма в райком любит длинные писать убористым почерком. Попробуй такому вот пахану полновесному сказать, например, что неохота лезть в комсорги, что за падло дешевку месить, и все такое.
Ну вот прочли мы эти два шпановских толстых «кирпича» и посмотрели друг на друга взглядами долгими, испытующими, и почти хором без запиночки: «Э, пацаны, да ведь у нас почти все точно так же, как в шпановских книгах про Германию! Только у них там „Фюрер“ был, а здесь, у нас — „Великий Вождь Народов“. У них была лишь только одна партия. А здесь, у нас, что, разве не столько же?»
Если бы тетя моя, Даринъка, узнала, что мы такое обсуждаем, ее, наверное, сразу бы на валерьянку кинуло, и начала бы она потом…
— Таки тебе, кажется, мало, да, что без отца, без матери растешь? Хочешь, чтобы нас забрали, да? Так и получишь «спецдетдом». Добьешься!.. Да за такое меня и тебя в лагерь, за проволоку!
И тут слезы польются, и такое начнется в четырех наших еврейских стенах, что не приведи Господь. Бедная-бедная Даринька… Когда она так говорит, мне самому хочется плакать и из Египта нашего бежать. А если бы она узнала еще, что я уже почти и в школе-то не бываю?! Но для чего туда ходить, если мне так и так придется второгодничать? Пойду работать лучше, зарплату буду приносить домой. А то у Дариньки уже от этой пишущей машинки пальцы распухают. Вообще-то, она — не Даринька, а Доринька, Дебора Шмульевна ее зовут. Но я уж с детства так привык, она меня растила. Отца своего революционера, «Правдиста», я и не видел никогда. Потом узнал, что год 1937 унес его в ладье многоместной, как многих других. А мама моя Сарочка (так ее Доринька называет всегда) от туберкулеза ушла, когда мне всего-то ничего было. И у Дариньки есть тоже в легких какие-то «плохие очаги», и опять же пальцы распухают от машинки пишущей. Нет, чем второгодничать, пойду-ка работать лучше, зарплату приносить домой, а школа… Я в школу вечерней молодежи поступлю. Или не так она называется? «Рабочей молодежи», вот как она называется. В этих «вечерках» запросто учиться, говорят. На всех «контрольных» там учителя сами подходят и помогают. Но, может, лучше в техникум? Там стипендии светят. А еще лучше — в мореходное училище… Форма, брюки «клеш» и все такое!..
Призывный троекратный свист прервал любимое занятие мечтателя. Тетушка покачала головой.
— Ой, да уже иди-иди, пришла твоя шпана!? Твой дедушка, светлая память ему, сейчас в гробу бы трижды перевернулся! Он габэ в синагоге был.
— Ну, что там? Ну, чего?! — Племянник за друзей своих обиделся, — Какая же «шпана»? Рашид — почти отличник и еще он — комсорг. Акоп — работает. А ты на них…
— Да, я на них!.. А почему ты не отличник?! Ведь у тебя аидише а коп…
Свист повторился.
— Я побежал. Ребята ждут. Не расстраивайся, Даринька…
Март в южном городе — уже вполне весна во влажной зелени текучая. Но с моря дул холодный «норд», старался мини смерчи закрутить из уличного мусора, с женскими юбками бесстыдничал, мальчишечье сладострастное внимание привлекая: «Смотри, какие ноги волосатые у той! А у этой, глянь, что за корма!..»
— Чего случилось?! — накинулся я на Рашида и Окопа.
Друзья переглянулись.
— Ты чего, не знаешь ничего? «Хозяин» умер! «Чопур-Ёська».
Мне оставалось только промолчать, чтобы свыкнуться с этой ошеломительной новостью. Вот, когда я пожалел по-настоящему, что дома тарелка черная, наш старый репродуктор, не работает, и газеты мы не выписываем, потому как дорого. Да ради такого случая!..
Акоп с Рашидом посмотрели друг на друга, покивали согласно.
— Так что, тебя мы поздравляем, Фимка. С тебя, как говорится, магарыч! Пачку «Казбека» покупаешь.
— Почему это с меня?
— А потому!.. «Хозяин» вашу нацию собрался в «спецпоезда» затолкать, ну, и — в Сибирь, в лагеря, поближе к вашему Биробиджану!..
— Чего глазами хлопаешь?
— А почему только сейчас мне говорите?
— Потому, что мы бы тебя спрятали. В подвале трехэтажки, под Рашидом…
