Немота - [31]

Изъясняясь проще: я трипанул. Без ЛСД, без спайсов. А завершив последний кадр, обессиленно распластался на дощатом полу, Влада легла рядом не задев меня ни макушкой, ни локтем, выдав, что данная съёмка — лучшее из всего, что мы сделали. После замолкла, съёжилась и до предыдущего момента избегала смотреть в мою сторону. Она была так близко, что я чувствовал фруктовый запах от её дредов, слышал тихое прерывистое дыхание.

Резные перила в парадном подъезде обозначались тусклым светом, на первом этаже мяукала кошка. Окружающая обстановка предстала на редкость патетической. Со школы не писал текстов и вдруг, смахнув пепел в соседскую пепельницу, захотел взять ручку, блокнот, насадив на гребёнку строки, сумбурно копошащиеся в ворохе разрозненных мыслей. Но у меня был лишь телефон, поэтому открыл заметки:

  Творожное облако ползёт по лестнице,

  а я жалею, что не под градусом.

  Растворить в абсенте хаотичное месиво,

  клеёнчатой материей выделить статусы. По гауссу.

  Игриво. Задористо. Нежно

  на острые плечи, страхом объятая,

  ты падаешь, изнутри улыбаясь закрыто.

  размыто. В рапидах. Где сквозит печаль косматая,

  разбуди меня от кумарного быта,

  испито. Умыв. Став небрежной.

  А после, шероховатую плёнку стянув,

  Нет, неуместно.

  И ребром поцарапав переполненный вакуум,

  грубые трещинки сбросив на жёсткий пуф,

Когда скрипнула дверь, я замолк, убрал телефон. Робко пристроившись рядом, Влада вынула из кармана юбки синюю зажигалку, пачку сигарет, но не закурила, а принялась наблюдать за огнём, плотно зажав кремниевое колёсико перед веснушчатым носом. Рифма к слову «вакуум»? Лаковым? Смаковым? Сбился. Да и какая разница? Выпустив дым, я минуты четыре заворожённо смотрел на высвеченный контур худого лица и под внезапным импульсом трусящимся жестом взял из узкой ладони кусок пластика, коснувшись обветренных губ долгим, отрешённым от формальностей поцелуем. Он не являлся пунктом стратегического плана, как не существовало и самого плана. Спонтанный порыв, осознание которого трезво вдарило в голову только тогда, когда во рту почувствовался влажный женский язык, а холодные пальцы несмело скользнули по руке, в которой тлела моя недокуренная сигарета. Забавно, что поцелуй отложился в памяти вкусом табака и свежих огурцов, воссоздав ощущения из далёкого детства. Туда, где не было ни депрессии, ни песен «Placebo», ни гробовых каналов. Абсолютная отрада со свежескошенной травой и видом закатного пейзажа из задымленной отцовской восьмёрки.

Отстранившись друг от друга, мы вернулись в квартиру, и только когда я снял с вешалки куртку, Влада тихо спросила:

— Не останешься?

Я замер.

— Ты хочешь?

— Да. Тебе ведь завтра не на работу. Поздно уже. Спальных мест в квартире хватит.

Без отрыва любуясь ею, окрасившейся брусничной пыльцой, я знал, что если откажусь — совершу глупость. Знаменательную глупость, чем бы эта ночь ни обернулась. Потому, кивнув, повесил куртку.

— Тебя это не смутит?

— С чего бы? Всё нормально.

Разумеется, это не было правдой. Соорудив на гостиничном кресле башню из постельного белья, подушки и одеяла, Влада сказала, что ляжет на матрасе в съёмочной комнате, а я могу раскладывать диван и стелиться. Раскладывать диван я не стал, но разобравшись с постельным комплектом, не раздеваясь, лёжа пялился на лепной потолок, пока в ванной около получаса журчала вода. Ясно, что предложение остаться не несло подоплёки в виде секса, следственно, я контролировал себя, но тело одолевал зуд. Представляя её без одежды под брызжущим душем, худую, истомную, вспомнил эпизод со съёмки, когда, поправляя штатив, она подалась вперёд, и из-под свободного лонгслива показалась плоская, неоформившаяся грудь. Настолько невинная, не тронутая вульгарностью, что кружевной лифан сидел бы на ней так, будто в пошлую вазу воткнули ажурные васильки. Тело Влады не требовало прикрас. Я хотел её. Хотел, как хочется свежего апельсинового сока после жареного в остром соусе мяса. Или релаксирующей тишины в хаотичном нагромождении звуков. То не было одногранной потребностью в плотоядном трахе — что-то другое. Что-то другое, чего я не испытывал с теми девушками, с которыми прежде мутил.

Выйдя из ванной, она выпила на кухне воды, выключила свет и неслышно прошла в пижаме мимо моей лежащей туши. Мне было душно, живот разрывали сосиски вперемешку с огурцами и кофе. В таком скованном состоянии я провалялся до утра, уснув на рассвете. А проснувшись, нащупал у изголовья телефон, прочитав висевшую смс-ку:

Привет. Мне нужно уйти, вернусь

ближе к вечеру. Если хочешь, можешь

дождаться (в холодильнике есть сыр и

яйца), если соберёшься домой -

захлопни дверь

Влада, 10:33

Разбитым поднявшись с дивана, я натянул убранные под простынь носки, умылся, убрал за собой постельное бельё. Как-то странно всё складывалось. А хотя… Ну, поцеловались — и что? Какого продолжения я ждал? Какого поведения? Всё было заволочено туманом недосказанности. Необходимо увидеть её, а там уж как карта ляжет.

Вскипятив чайник, отыскал в рюкзаке шоколадный батончик, заварил пакет чёрного чая и, взяв из книжного стеллажа «Тошноту» Сартра, по-свойски устроился за кухонным столом, где двенадцатью часами ранее поедал огурцы. Телефонные часы показывали 14:04, в раковине особняком замерла Владина кружка с недопитым кофе, за окном крапал дождь. Действительно ли сидеть дожидаться её — целесообразное решение? Несмотря на фантастические съёмки и эпизод в парадной, воспоминания о котором отдавались вибрацией в пальцах, чувствовал я себя мерзко. И внутри, и снаружи. Эмоциональное выгорание? Истощение на фоне физического перенапряжения? Не выспался? Встал не с той ноги? Был бы дома — закинулся аспирином, набрал ванну и минут сорок отмокал, пока в голове не прояснится, а со спины не скатится бугор из напрасно нагромождённой гальки. Эффективнее, конечно, дряпнув чего покрепче, пресечь пузырчатую сыпь самокопания и лечь спать. Однако вместо этого я сидел, осунувшийся и помятый, в кухне чужой квартиры, настойчиво пытаясь сконцентрироваться на книге.